Сибирские огни, 1977, №6

думает о близкой смерти. Но он любит и понимает красоту жизни и земли. И такие утра — это его свидания с землей, его прощания с жиз­ нью, его печаль и любовь. И никто об этих свиданиях не знает. Никто. Значит, меня в этой предрассветной тишине не должно быть. Я, мое присутствие — все портит. Всю эту тишину, мокрые цветы, бульканье в бочке — все, все детали пусть увидит, услышит этот старик. Ведь что и как видит человек — определяет его характер. А старик— художник, поэт, цветовод. Значит, он может замечать тонкие, поэтические детали окружающего мира. Все видеть его глазами. И это откроет перед читателями его внут­ ренний мир. А я тихонько проникну в его душу и буду подслушивать, что он ду- ^ мает, буду подсматривать, что он видит. И вот все переделываю: старик просыпается, начинает воспринимать окружающее, а я подслушиваю его внутренний монолог и записываю... Писателю нельзя быть глухим слепцом с заткнутыми ноздрями. Рисуя какую-то сцену, он должен увидеть краски окружающего, ус­ лышать звуки, уловить запахи... Описываю зимнее утро своего детства: «Безветрие. Мороз сухой, трескучий. Густой туман. Над домами стоят столбы дыма. А над землей поднимаются березы, обросшие инеем». Читаю и тоскую: так писали де­ сятки авторов десятки раз. Где же звуки, запахи, краски? Стараюсь припомнить многие свои зимние утра, стараюсь как можно ярче пред­ ставить их. И вот что возникает на бумаге: «Утренний мороз сладковато припахивает яблоками. Туман вверху розовый, а внизу— голубоватый. Над домами, не шевелясь, стоят столбы дыма. И над землей такими же столбами дыма поднимаются березы, обросшие инеем. Мне нравится эта схожесть берез и столбов дыма. Я долго смотрю на них». Последняя фраза очень важная, в ней мелькнула, пролетела «шай­ ба» — в душе мальчишки все настойчивей и настойчивей дает себя знать сочинитель, или, громко выражаясь,— художник. Это он увидел так березу... Нет, невозможно рассказать о работе пишущего человека! Лучше я призову себе на помощь Марину Цветаеву: Мой письменный верный стол! Спасибо за то, что шел Со мною по всем путям. Меня охранял — как шрам. Мой письменный вьючный мул! Спасибо, что ног не гнул Под ношей, поклажу грез — Спасибо — что нес и нес. Да! Чуть не забыл. Вся эта глава, о работе над началом которой я рассказал, потом вылетела из повести и стала самостоятельным рас­ сказом. Как же тебя встретят читатели, книжка моя? «Нам не дано пред­ угадать, как наше слово отзовется». Хорошая книга продолжается в читателе. Она не кончается с послед­ ней страницей. Но если она не продолжает звучать в душе читателя, если она смолкла сразу же, как только ее закрыли—это значит, что кни­ га не удалась... Читал верстку своей повести «Не покидай меня, любовь!» Сегодня мне хорошо, как будто я выпил бокал дорогого, игристого вина... Ну, не грозись, февраль, не шуми! Сегодня я не боюсь тебя.