Сибирские огни, 1977, №6

Потом пришло боевое, голодное, но по-молодому шумное время пер­ вой пятилетки, время Кузнецкстроя, Турксиба, Магнитки. Страна воз­ двигала социализм. И вдруг обрушилась Великая Отечественная. Прошлась по мне свои­ ми гусеницами, ударила мне в грудь пулями, хоть я и не был на фронте. Вместе со всеми прошел и через тяжкие послевоенные годы восстановле­ ния. Сколько своеобразия имеет каждый период в жизни страны! Вот и нужно показать, как ее жизнь пронизала и мою всю жизнь. Время и люди неделимы, они порождены друг другом. Ну, я, кажется, ударился в фи­ лософию. А в ней я несилен. Просто нужно, не мудрствуя лукаво, пере­ дать движение моей души и характера вместе с этим временем. Просле­ дить, как пробивались ростки сочинителя в душе мальчишки, как они крепли, росли и становились его судьбой. Покажу, как я взрослел, ме­ нялся и как менял<#сь время, люди, вся жизнь. В общем, расскажу-ка я, как жилось мне целых тридцать лет до выхода моих первых книжек. А действие сквозное? Какое оно? А то нагребешь в прошлом груду всяких случайных сценок и не будет у тебя ни стройности, ни смысла. В книге должна быть «шайба», которая прикует к себе всех «игроков» и «болелыциков»-читателей и отбросит все лишнее, ненужное для игры. Запомнил? «Шайба» — это центр действия, и просто необходимо, чтобы пишущий все время помнил, где «шайба» в его рукописи. И из сумятицы жизни выбирать только те события и детали, которые станут для «шай­ бы» клюшками. У меня «шайба» — это движение времени и рост во мне сочинителя. Так — записано. А почему это я мотаюсь из угла в угол и травлюсь табачным дымом? На воздух! На свежий воздух! Ночь стояла тихая, теплая, совсем не январская. На фоне серого неба я увидел четкие, черные кружева голых берез. На двух березах тем­ нели пустые скворечники, похожие на самодельные почтовые ящики. Когда же весна опустит в них свои письмишки? Чудо! Жизнь прекрасна своими деталями. Как, например, хороши оплывающие свечи в старин­ ном канделябре, птичьи следы на снегу, пахнущая земляникой корзина, яростный топот и ржанье невидимых коней, что промчались во мраке поля... Есть детали много говорящие. Как-то ночью бродил я по пустынному проспекту южного города. Плескались, булькали уличные, питьевые фон­ танчики. И вот я увидел, как в этой тишине и каменной пустынности бро­ дячий пес, похожий на волка, поднявшись на задние лапы, пил, подставив морду под струю. Ощущая руками шумное дыхание своих удивительных карманов, я осторожно прошел сторонкой к другому фонтанчику, скло­ нился над ним и тоже стал пить. Студеная, чистейшая струя — о, это земное благо! — окатывала мое лицо и сама бросалась в мой смею­ щийся рот. И я запомнил это. Почему? Не оттого ли, что я вдруг почувствовал братство с этим псом? Ведь мы оба жители земли, мы дети ее. «Дай, Джим, на счастье лапу мне!» Погоди-ка, Джим, мне нужно еще кое-что решить. А о деталях я не забуду. Это же самый драгоценный строительный материал. Он и пой­ дет в дело, когда я, точно каменщик в фартуке и с кельмой, примусь возводить свою книгу. Детство... Я вижу его в подробностях. О нем уже немало написано в найденной розовой тетради. Развернуть перед читателями тридцать лет своей жизни! Черт возь­ ми! Проделать такую работу — это тебе не баран чихнул. Дорога только еще началась, а где ее конец? Во-он там, за горизонтом, где она бежит уже вниз по земному шару.