Сибирские огни, 1977, №6

Героем этого календаря — против своей воли — становлюсь я сам. Ну, коли я герой, читатель должен представить мою внешность. Чувство скромности не позволяет мне рисовать собственный портрет. Но все-таки нужна же хоть какая-то деталь для читателя, опираясь на которую, он смог бы сам нафантазировать мой портрет. Будем учиться у Великих. Лев Толстой, например, несколько раз напоминает о больших ушах Ка­ ренина и о черных кольцах волос, которые падали на прелестную шею Анны. Опираясь на эти детали, мы рисуем себе и Каренина, и Анну. И у каждого из нас они свои. Вот почему мы всегда бываем недовольны экранизациями великих книг. Во мне живет моя Анна, и едва ли даже гениальная актриса сможет вытеснить этот образ и заменить его своим. Но вернемся к моей заурядной внешности. Дам-ка я вам, дорогие чи­ татели, такую точку опоры для вашей фантазии. Брюки у меня сшиты из очень жесткого, точно конский хвост, тугого материала цвета хаки. Карманы у них сделаны так, что при ходьбе они почему-то наполняются воздухом. Шагнешь левой’ ногой — левый карман выдохнет воздух, а правый — втянет, шагнешь правой — все получится наоборот. Идешь, и руки твои все время обдувает это сильное дыхание пустых карманов. Особенно глубоко дышат карманы, когда я подни­ маюсь по лестнице. Вот пусть ваша фантазия, опираясь на эти дышащие карманы, и до­ рисует мою внешность... Был у меня целый мешок рукописей. В таких мешках возят картош­ ку. А у меня вместо картошки стоял в углу куль рукописей. Это были следы моей литературной учебы. Плохие рассказы, стихи, повести. Од­ нажды я их все сжег, оставив только несколько тетрадок. Среди них оказа­ лась довольно толстая общая тетрадь. Желтые листы никудышной бума­ ги были заключены в розовую картонную обложку. Как-то, живя в горо­ де Энгельсе, я припомнил свою семью, школу, друзей и затосковал о детстве. И захотелось мне вернуть все это ушедшее, воскресить умерших и напомнить о себе забывшим. Вот и сел я за стол, да и записал все, что припомнилось, в эту розово-желтую тетрадь... Лет двенадцать провалялась она в столе. А недавно я прочитал ее и вдруг понял, что в ней таится целая книга. Это было для меня радост­ ным открытием. О чем же будет эта книга? Мотаюсь из угла в угол, курю. И возникают передо мной из папирос­ ного дыма образы матери, отца и всей нашей семьи, и знакомых, и моих дружков. Не присаживаясь за стол, пишу на листке имена тех, о ком за­ хотелось рассказать. И опять из угла в угол, из угла в угол, разрывая паутинистую, зыбкую пелену дымка. Заманчиво описать целую судьбу человека, проследить за душой в течение всей его жизни. Я из первого поколения, что родилось после ре­ волюции. Пора уже этому поколению писать свою автобиографию. Образ времени, движение времени — вот что интересно. Первое мое воспоминание: выстрелы, пулеметные очереди, мама нас, ребятишек, укладывает на пол, а окно затыкает подушками — боится шальных пуль. В эту ночь красные штурмовали военный городок, в кото­ ром обосновались колчаковцы. На какой-то момент я оказался в мире гражданской войны. Потом жил во времена НЭПа, когда многие семьи раскололись на­ двое: одна половина была за революцию, другая — против. Такое случи­ лось и в нашей семье.