Сибирские огни, 1977, №6

Не потому, что здесь упомянут басур­ манский царь Салтан (то есть—султан), процитировал я этот отрывок, а из-за наглядной его реминисцентности. В са­ мом деле — разве не напоминает этот ершовский текст такие пушкинские строчки: Пушки с пристани палят. Кораблю пристать велят. «Ой. вы. гости-господа. Долго ль ездили? куда? Ладно ль за морем, иль худо? И какое в свете чудо?» Напоминает не только одинаковостью размера сказового стиха, но и самой его, стиха, так сказать, мускулатурой— свободной и непринужденной естествен­ ностью народной интонации. Потому-то так похож на ершовских крестьян пуш­ кинский Салтан, живо приникающий к слухам, к рассказам с «пристани», вы ­ ражающий простодушную готовность верить всему, что расскажут торговые «гости-господа». Ну крестьяне — это понятно: им, как говорится, сам бог велел питаться слу­ хами, ибо каким же еще путем они мо­ гут понабраться информации? Но Сал­ тан?! Он-то ведь как-никак царь! Кстати, я не думаю, что правы те со­ временные исследователи, которые ищут иллюзий, намеков на некое революци­ онное бунтарство в таких, обращенных к царю, словах ершовского Ивана: Так и быть! Стану, царь, тебе служить. Только, чур, со мной не драться И давать мне высыпаться. А не то я был таков! Разумеется, в этом проявился незави­ симый характер героя Ершова, но вме­ сте с тем здесь выражены и характер­ ные представления о таком царе, кото­ рый может позволить быть с собой запросто, чуть ли не запанибрата. Но ха­ рактерные — уже после Пушкина. Ведь это с ето царем СалтанОм так обраща­ ются придворные, что в конце концов он вынужден запротестовать: «Что я царь или дитя?» и даже проявить ха­ рактер: ...Тут он топнул, Вышел вон и дверью хлопнул. Словом, все это я к тому говорю, что не стоит наводить глянец. Осознаний или неосознанно подражал Пушкину Ершов, но его «Конек-горбунок» напи­ сан под очевидным пушкинским влия­ нием. И, как видите, не стал от этого хуже. Больше того — рискну предполо­ жить, что не будь пушкинских сказок (пусть даже и одной — «О царе Салта- не»), не было бы и ершовской победы в «Коньке-горбунке». Весь дальнейший после «Конька» ли­ тературный путь Ершова укрепляет меня в этом предположении. Ведь Ер­ шову не было свойственно то, что под силу только гению,— быть первооткры­ вателем. Да, только гений выступает подлин-. ным первооткрывателем, демонстрирует новые возможности литературы и воз­ действует тем самым на другие, менее крупные, чем он, художнические нату­ ры, высвобождая в них мощные запа­ сы, дремавшие до той поры. Великие произведения вполне могут подхватывать, развивать и обогащать то, что было открыто до них, и этим продвигать вперед всю литературу. Как «Конек-горбунок», в котором ЕрЬюв во­ плотил и продвинул дальше пушкинские уроки реализма сказки. И—кто знает? — умей в то время лите­ ратура относиться к исторической ле­ генде не просто как к экзотическому ра­ ритету, а как к факту человеческого бытия, наверное, Ершову и удались бы его сибирские стихи и поэмы. Даже на­ верняка удались бы: он ведь был х у ­ дожником несомненного, незаурядного дарования. Но (потому я и сказал, что «загадка» Ершова в его приверженности традиции) литература тогда этого еще не умела, не могла. И Ершов не мог. Не смог и в «Сузге», поэме о жене татарского хана «царя Кучума», с кото­ рым воевал Ермак, о красавице Сузге, пожертвовавшей собой ради спасения своих соплеменников. Не смог, несмот­ ря на то, что, кажется, все делал, чтобы добиться реальности,— и в столице Ку­ чума бывал, и к подножию горы Сузгун ездил — там, по преданию, покончила с собой отважная Сузге. Реальности — в смысле точных, соот­ ветствующих действительности зарисо­ вок местности, одежды, оружия — Ершов добился. Вон с какой тщательной дотош ­ ностью описывает он укрепленный та­ тарский замок: Обнесен вокруг стенами, Обведен высоким валом. Окружен глубоким рвом. Две бойницы подле ската. И одна из них на запад, Где Иртыш шумит волнами: А другая на востоке. Там, где стелется равнина Бесконечной полосой. Но реальности — в смысле реализма, в смысле собственной душевной сопри­ частности к судьбам своих героев — Ершов добиться не смог. Посмотрите, как выражают свои чувства герои этой поэмы. Вот Махмет-Кул, брат Сузге: Ходит скорыми шагами Брат царицы по палатам; Гнев, печаль его терзают.,. А вот и сама Сузге: Ходит бедная царица По своей опочивальне. Руки белые ломает. Взором сумрачным блуждает... Конечно, какая уж тут сопричаст­ ность! В этом нагнетании страстей до аффектации выразил себя поэт-роман­ тик, мироощущение которого лучше всего охарактеризовать пушкинскими стихами: «И всюду страсти роковые, и от судеб спасенья нет».