Сибирские огни, 1977, №6
Но наконец потеплело, белые клубы в садах плывут и плывут. Че ремуха стоит в белых колбасках от земли до вершин. Пахнцт на весь город. На ветках других деревьев так и лезут листочки, клейкие, паху чие, всякие шишечки, сережки, червячки. Улицы нарядные; многолюдье. Мою Крылову улицу сносят. Город устремляется ввысь. На месте ветхих, гнилых домишек вырастают пяти- и девятиэтажные дома. Они окружили отцовскую избу. Скоро и ее сковырнут, и растащут бревешки на дрова... Сашенька у меня совсем уже взрослая. И Максимушка — прелесть. Ему скоро пять. Живем мы с ним душа в душу. Фантазер! Война, сабли, автоматы, пистолеты, машины — он весь захвачен ими. Любит, когда я читаю ему или придумываю какие-нибудь истории. Расти, мой малыш! Все движется вверх, к облакам! * Ию н ь На душе противно. Получил из издательства «Советская Россия» корректуру сборника «Путешествие в страну детства». Впервые мне по пался такой редактор. Совершенно искалечил и повесть и рассказы. Расправлялся без меня, как только хотел. Выбрасывал лучшие детали, описания, по-своему переиначивал язык. Я рисую ночное Телецкое озеро: «Не очень далеко от Травиной под нималось в небо высокое пламя костра, дальше горел еще один и еще; в безветрии пламена их выглядели ровными, почти неподвижными, как у свечей в комнате, а самый-самый дальний костер лежал на берегу твердым огненным угольком». Мой ретивый редактор, не дрогнув, вы брасывает все это и заменяет своей фразой: «Не очень далеко, спокойно лилось в небо пламя костра». И все. Краткость есть, а картины нет. Ре дактор есть, а меня нет. Десятки и десятки деталей уничтожены этим злополучным редак тором. У меня не вытекает фраза из фразы, как у рассказчика, они у меня отрывочны, что-то вроде мозаики из деталей. Сначала мазки-детали ка жутся несвязными, а там, глядь, и образовалась картина. А редактор решил навязать мне манеру рассказчика, и полились, по его милости, гладенькие фразы одна из другой, плавные, бескрасочные. Этот календарь тоже мозаика из миниатюрок, зарисовок, будто не связанных друг с другом. На самом деле они насажены на единый шам пур, а на к а к о й — подумайте. Вы можете принимать, можёте не прини мать эту мою манеру, она не придумана, она вышла из моей сущности. В своем рассказе я п о к а з ы в а ю происходящее, а редактор за ставляет меня р а с с к а з ы в а т ь о происходящем. Это две вещи совер шенно разные, хотя и могут соседствовать. Не поняв мою манеру, он начал править — и полетели все мои картины, и покатились чистенькие, кругленькие, как обсосанные леденцы, слова и фразы, р а с с к а з ы в а ю щ и е о происходящем. Так разделался с моей работой московский редактор, дав предвари тельно ласково-заботливую телеграмму: «Правка совсем незначитель ная приезжать не советую телеграфьте согласие». Я ответил радостной молнией: «Правкой согласен приветствую вас». Вот и поприветствовал... на свою шею! Появилась на свет еще одна моя книга — «Кудлатая, хорошая со бака». Держу в руках сигнальный экземпляр. А на душе, а на душе...
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2