Сибирские огни, 1977, №5

сентября на них пришли похоронные. После этого Вероника Евграфовна заболела, ее положили в больницу, которую эвакуировали. А Петр Ильич остался,— хотя все советовали ему уехать с больной женой,— только виновато говорил: «Не могу я расстаться со своими древностями, пока книгу не закончу». Петр Ильич — профессор древней истории, и сейчас он почти каждый день уходил пешком через весь город в Эрмитаж. Там он получал дополнительный паек и поэтому д аже вечерами мог работать. Ощупью я пробрался через кухню, тихонько постучал в двери Смо- родиных. Петр Ильич уже строчил на своей пишущей машинке, как из пулемета, и не услышал моего стука. Тогда я вошел в комнату. — Доброе утро, Петр Ильич. — Доброе утро... А, Пашенька. Ты ведь в булочную?..— и начал беспорядочно шаригь руками по столу, заваленному бумагами, искал свою карточку; у него была рабочая, на нее полагалось целых двести пятьдесят граммов хлеба. Рабочая карточка в декабре была зеленой, служащая —1коричневой, а иждивенческая — серой. И я сразу увидел карточку Петра Ильича на маленьком столике рядом с пустой чашкой, показал ему. — А?.. Да-да, спасибо! Ты чай пил? — спросил он, неловко выле­ зая из кресла. Чая я не пил. Кусочек хлеба съел, а чая не пил. Я так и сказал: — Нет... И сразу же я почувствовал, что сейчас мне надо уйти, обязательно уйти, иначе будет похоже, что я выпрашиваю милостыню!.. Но я не мог сдвинуться с места, точно валенки мои приросли к полу, и знал, что не уйду, потому что все время втайне надеялся на это, да-да, надеялся!.. Стоял, стараясь сдерживаться, и жадно следил, как Петр Ильич берет из беспорядочной груды книг на столе высокий термос, потом так же томи­ тельно долго,— все движения Петра Ильича были устало-медленными.,— он нашел чашку, стал наливать в нее чай из термоса; руки его чуть по­ драгивали. Вот чашка наконец-то была полной, и он протянул ее мне: — Выпей чаю, чтобы натощак на мороз не идти. — Спасибо...— хрипло ог голодной жадности выговорилось у меня. Я обеими руками взял у него горячую чашку, а он еще будто извинился: — Чай, правда, с сахарином... — Спасибо...— шепотом уже повторил я и вот здесь все-таки не удержался: не стал сразу пить чай, а откровенно и вопросительно по­ смотрел на Петра Ильича, д аж е сам почувствовал, что покраснел от стыда и смущения, но по-прежнему не мог справиться с собой. — А?..— Петр Ильич мигнул, вглядываясь в меня, и тоже смутил­ ся, забормотал поспешно: — Да-да... Сейчас-сейчас...— открыл ящик письменного стола, в нем на газете лежали два ломтика хлеба, один из них он протянул мне: — Вот поешь, Пашенька, поешь. И я тотчас оказался ка к во сне... Хотел поблагодарить Петра Ильи­ ча, но от голода у меня уже свело скулы и рот забило слюной. Я только кивнул, откусил хлеба, привычно медленно и тщательно стал жевать его, потом отхлебнул из чашки сладкого и горячего чаю, проглотил его вместе с хлебом. И пока ел хлеб, пил чай, все остальное было где-то д а ­ леко от меня... Я все отчетливее чувствовал, как мне делается теплее и увереннее, а потом уже и горячей бодростью наливается тело. Д аж е будто вспотел я от сытости... И когда протянул Петру Ильичу пустую чашку, сказал бодро, благодарно и громко: — Спасибо вам, Петр Ильич! — только после этого вспомнил, что он все это время смотрел, как я ем, и будто жалостливо улыбался. Он взял от меня чашку, вздохнул и чуть улыбнулся: