Сибирские огни, 1977, №5

моментах. Грицюк ставил пластинку, ловил ухом первые аккорды (годится ли?) и поворачивался к гостям — хит­ рющий, довольный изобретенным спо­ собом приветствия. И пока гости раздевались, пока крути­ лась пластинка, возникал на столе зна­ менитый грицюковский чайник с чаем знаменитой грицюковской заварки, при- дзигались сигареты: «Милости прошу». Боюсь, что не сумею объяснить слова­ ми — в чем же заключалась сила воз­ действия мастерской и ее немногословно­ го хозяина. Увы, «мысль изреченная — есть ложь». Мы, конечно, отмякнув через некоторое время душой, повеселев, при­ знались Николаю Демьяновичу, что за­ скочили к нему «подлечить настроение». На что он лишь хмыкнул: «Лечитесь, ребята»,— и водрузил на огонь вновь на­ полненный чайник. Не изрекал истин. Не объяснял нам мира. Просто мир этот — теплый, жизне­ утверждающий — смотрел со стен ма­ стерской, хранился в спокойных, умных руках мастера, во взгляде его, «читаю­ щем» тебя, со всеми твоими бедами, сомнениями, «заскоками», открыто и не обидно. Здесь невольно думалось о главном, вечном, отлетала, разоблачалась суета, умеющая, к ак известно, ловко прики­ нуться главным, закружить тебя, порабо­ тить. Здесь неуместными были пусто­ порожние разговоры, какие-либо расче­ ты , пусть даже вовсе не низменные, ■ а малейшая неестественность, притворство, игра выпирали как уродство. Точно так же, как рядом с картинами Грицюка разоблачалась любая подделка. У меня в комнате долгое время висело пода- ренье друзей — искусно сработанная по жести церковь на обожженной до черно­ ты (под старину) доске. Потом Николай Демьянович подарил мне свой голубой «Переславль-Залесский» — пейзаж с ку­ полком. «Ну вот,—обрадовался я,—будет теперь у меня две церкви». «Ту церковь ты снимешь»,— сказал он. Не распоря­ дился (хотя за судьбой работ своих сле­ дил пристально: бывало, сам приходил к друзьям, чтобы отыскать место карти­ не), а ровным голосом пообещал: «Сни­ мешь». Только дома я понял, что он имел в виду. Куда ни пытался я пере­ весить жестяную церковь — отовсюду «кричала» она о своей кустарности. Р я ­ дом с тихим, приглушенным «Переслав- лем-Залесским» тотчас ж е обнаружи­ лись грубость ее и обман. Пришлось сослать «самозванку» в спальню — с глаз подальше. Жалею теперь, что редко бывал в ма­ стерской, что короткими были драгоцен­ ные минуты общения. Все боялся пока­ заться назойливым, помешать, оторвать от работы, от раздумий. И без того очень много было вокруг «нуждающихся» в Грицюке. «Пошли к Демьянычу»... «Со­ беремся у Демьяныча»... «Демьяныч, тут один товарищ приехал, просится к тебе— ты как?»... А главное, очень трудно, по­ чти невозможно было явиться к нему с «пустыми руками» — когда знал про се­ бя, что за спиной недели, месяцы обид­ ной толкотни, никчемных словопрений, что нет в сетях твоих «золотой рыбки» настоящего литературного улова, а лишь «трава морская» сиюминутных слов. Нет, он не спрашивал об улове. Не требовал отчета. Но со стен мастерской, как немой укор, глядела на тебя работа, работа, работа. И всегда — начатая кар­ тина на мольберте. А если сам спросишь: «Демьяныч, что за это время натво­ рил ?»— молча начнет выставлять лист за листом, и будет их много—неожидан­ ных, новых по мысли и манере. А всего- то не виделись мы каких-то два-три месяца. ) И ты сидишь, сутулишься и чувству­ ешь себя преступником, бездарно рас­ транжиривающим время и, возможно, малые крупицы способностей, которые отпустила тебе природа. ...В тот же вечер, вернее в ту ночь,' прогостили мы у Грицюка едва не до третьих петухов. Чтобы не тревожить дежурную, он вывел нас из Союза ху­ дожников через запасной выход. Было светло от нападавшего чистого снега. — Ну... не балуйтесь,— попрощался он с нами любимой своей присказкой. И остался темнеть в дверях, хотя мы махали ему: — Демьяныч, да уйди ты, простудишься. — Ладно... я в кофте,— сказал он. И повторил серьезно: — Не балуйтесь там... И что-то было в его голосе, отчего за­ бавные слова эти прозвучали вдру г.как наказ неразумным детям: не тратьте сердца на мелкие случайные страсти. Берегите его для большого. «Не балуйтесь»... Не балуйтесь с кистью. Со словом. С талантом. С жизнью — не балуйтесь.