Сибирские огни, 1977, №5
нисколько это не обрадовало меня. Уже густели сумерки, становилось неуютной сыро. Кругом болота да тайга. А до Улькана тридцать километров бездо рожья. Поэтому лучше бы без приклю чений. Пошли просить вездеход к геологам. Долго ходили, вели переговоры. У них тоже неисправная машина. Наконец, услышали, как загрохотало, завелось. Велели садиться. Сказали, что довезут до своей базы. А завтра, если все будет в порядке, подбросят до наших палаток, где должна ждать машина Бондарчука. В темноте — одноглазый вездеход шел медленно и как бы на ощупь — все к а залось мрачней. Горное ущелье, такое прекрасное днем, теперь нависало св е р -/ ху темным облаком, сжимало стенами с двух сторон, и лишь где-то высоко уга дывалось звездное окошечко неба. Я вижу в отраженном от фары слабом свете камни, коряги, заломы, иногда во ду, когда мы пересекаем речку. Речек вдруг оказалась такая прорва, что мы перестали их считать. Сюда как-то с ма ху мы их пересекали, не замечая, а те перь, на малом ходу, да в угрожающей ночи, да на едва тянущем вездеходе они вдруг возникали большими препятстви ями, каждое из которых могло стать не преодолимым. Поэтому на каждой речке сползание по обрывистому берегу в шо рохе камня, в грохоте воды, заливающей гусеницы, в металлическом корябанье дна переживалось особенно чутко. Теперь я смотрю на водителя. Я вижу напряженное лицо его, усы, бородку и руки, которые непрерывно шуруют ры чагами. Временами он выскакивает, не останавливая двигателя, светит ручным фонариком, стучит кувалдочкой по звеньям гусениц, советуется со своим напарником, который едет в кузове, и мы трогаемся дальше. Обычно при та ких остановках возникает напряженная тишина. А вдруг все? Вдруг дальше не потянет?.. Ненавязчиво расспрашиваю его. Про машину, про работу, вообще про БАМ. Зовут Владимир Харлов. Ему двадцать четыре года. Окончил Томский геолого разведочный техникум, был направлен на изыскание вторых путей на линии Тайшет—Лена. Это еще в семидесятом году. Отслужил в армии, вернулся на БАМ. Работает бурмастером. — Скоро база,— говорит с облегчением водитель и поворачивает на узкий зим ник. Ветки стучат по железному кузову. Продираемся сквозь чащу неведомо ку да, и желтый глаз вездехода вдруг упи рается в брезентовую стену палаток. Залезаем в одну и з них. Тепло, прием ник ВЭФ играет, крошечная автолам почка с проводками от батареи освеща ет нары, мешки, хозуголок. Мы отогреваемся, сидим разомлевшие и ведем неторопливый, ленивый раз говор с молодыми ребятами. Утром, только открыл 'глаза — а лежал я лицом к выходу, а он был приоткрыт— увидел что-то струящееся и голубое: то ли небо, то ли реку, то ли просто горный густой воздух над тайгой. Может, и бы ло все вместе, потому что и воздух, и небо, и река — все было тут же, осенен ное сплошной яркой голубизной. Я как вышел из палатки, так и замер при виде этой красоты. Речка Улькан гудела вни зу под обрывом, истекая из пестро-зе леных лесных недр, и, обогнув нас по полукругу, с белыми гребешками на кам нях опять утекала в лесные дебри. Воз дух был прохладен, чист и хрупок. И все вчерашние страхи растворились, растая ли при виде всего этого. Рядом с палаткой н а сосне шуточная надпись: «Проспект молодых дарова ний». Гостеприимные геологи позвали нас завтракать. Известно уже, что гео логи, как бы традиционно, должны быть гостеприимными. Но все-таки одно де ло понимать и. даже знать это, а другое— вот так испытать, как они, бросив ужин, на дохлой машине тащили нас впотьмах по тайге, как устраивали нам теплый ночлег, как готовили завтрак... И сейчас вспоминаю со счастливой теплотой, что в тайге люди проявляются как люди, и БАМ учит людёй щедрости, добру и дружбе. Под горкой, у воды, навес с кухней, Длинный рубленый стол со скамейками. В голубых тарелках подали нам суп с макаронами, жареную колбасу, чай в больших железных кружках, хлеб с маслом. Масло холодное, в каплях росы, как из холодильника. Тут же собаки: Чана, Лена, Ния, Уль кан, Киренга — все в честь речек, кото рые здесь текут. И еще две — просто Кучум и Бубок. Да кот Васька. Всей кучей пошли они провожать, когда по везли нас дальше,—снова через хлесткие ветки по зимнику. А Лена и Улькан бе жали за нами километров пять до на шей базы. Рассказ Бондарчука — Родился на Житомирщине, в По лесье, на самой границе с Белоруссией. Шесть братьев со мной, а сестра седь мая. Как пришли немцы, не помню,— четыре года было. Но вообще запомнил, как бомбили село, как стреляли... Ков пака запомнил — он в избу к тетке за ходил. Запомнил бандеровцев — они за копали двадцать четыре жителя за связь с партизанами, в том чцсле моего дядю. Потом, в сорок четвертом уже, немцы отступили, и село оказалось на нейтраль ной полосе. Немцы на бугре, наши внизу, а наша хата как раз посередке. Ночью разведчики к нам приползли — два пар ня со звезд ам и— и говорят: «Уходите, здесь пальба будет, не уцелеете». Мы по снегу в лаптях. А нам вдогонку стре ляли... Отец сидел в немецких концлагерях и вернулся инвалидом. До сих пор не
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2