Сибирские огни, 1977, №4
жизни. И не надо завидовать тем, которые остаются на земле,— их ж дет то ж е самое. Ему вроде бы было совершенно не страшно умирать. Возможно, го ловная боль притупляла остроту восприятий, а воз'можно, все ж е он не верил искренно, что через какие-то считанные минуты умрет, перестанет чувствовать, действовать — и всего его, эти руки, ноги, станут скоро есть гробовые черви, а голые кости, которые он сейчас явственно прощупы вает сквозь кожу и мышцы, может быть, через сотню лет будут поло скать теплые летние дожди. Когда-то он от этого содрогался, а теперь равнодушно прислуши вался к своим Мыслям и ждал прихода сестры. Прошло уж е десять минут, а ее не было. «Еще плюс десять минут жизни...»,— подумал он. Он закрыл глаза и тотчас ж е вдруг увидел то, что преследовало его уж е больше суток: взрыв бросает в кучу породу со дна озера, а по рода проваливается и проваливается, словно в бездну, и остров никак не может обозначиться на поверхности воды. У него тисками сдавило голову, а тело начало качаться, вращаться — все сильней и сильней, до тошноты,— и он, вцепившись в столешницу стола, на котором лежал , торопливо открыл глаза,— чтобы остановить- это сумасшедшее вращение. Прошла еще одна минута: было три тридцать одна. В соседней ком нате что-то звякнуло, кто-то что-то сказал — там, кажется, все-таки го товились к операции, но за ним никто не шел. Он вдруг подумал о том, что если на самом деле умрет сегодня на столе, то островами, наверное, никто и никогда уж е больше заниматься не будет. И от этой мысли он впервые здесь ощутил страх. Голову сно ва стиснуло и в мыслях начался сущий сумбур: то он что-то кому-то пы тался доказать об островах, то лихорадочно сочинял какую-то срочную докладную записку, а то с ужасом неожиданно вспомнил, что забыл предупредить дядь Ваню о том, что к югу плывун опускается ниже и потому надо еще и еще удлинять обсадку. Он, наверное, застонал, потому что быстро вошла в комнату сестра, присела к нему и положила руку на лоб. От ее прикосновения кошмар пропал, и ему ста ло лучше. — Скоро? — спросил он. — Сейчас. Потерпите,— сказала она. Почему-то раньше он считал, что человек в последние минуты всег да вспоминает самое главное и дорогое в жизни. А тут перед глазами была только работа, работа и работа. Он заставил себя вспомнить свою маму — и ему вспомнилось, как стояла она когда-то на перроне, куда-то провожала его, и как она обняла, едва дотягиваясь до его шеи, и поце ловала в подбородок, и заплакала. Но он вспомнил это странно спокой но. Потом вспомнил Лену — ее непривычно покорные, подернутые ту маном глаза, тогда, на скамейке, когда он первый раз поцеловал ее. И опять ж е он не ощутил в душе никакого волнения. Потом вспомнил Аленку, то, как вез ее от Амура на автобусе, и как жалко смотрела она на него — из-за того, что ее будил криками пьяный мужчина. Мысль об Аленке чем-то встревожила его — тем, наверное, что она, по существу, даж е и не осознала, должно быть, его отцом и, конечно же, никогда- никогда не осознает потом — без него. Он, кажется, не до конца понял эту мысль, но что-то жуткое было в ней — и у него навернулись слезы, — Ну, ну, ну...— сказала сестра.— Как вам не стыдно!.. — Простите,— сказал он.— Это что-то само собой... Он поспешно вытер глаза какой-то синей,тряпочкой от изголовья. Появилась еще одна сестра, и они повезли его в другую комнату— вероятно, операционную. Его положили на спину, привязали к столу
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2