Сибирские огни, 1977, №4

И, в мир подземный занесен, Остался бедиым-пешим он. «Под солнце ясное, туда, Поверь, мой милый, никогда Вернуть тебя не захочу, А захочу — так не смогу. Ведь тело я твое сожгу, И стану жить с твоей душой, М ты навеки будешь мой!» Не выпускающих из рук Железный меч и черный лук. Двух сторожей-богатырей Колдунья ставит у дверей, Чтоб Когюдея охранять, Всех от алыпа отгонять. Вечноживущие в ночи, Тлядят, любуясь, силачи И, восторгаясь красотой, Так говорят между собой: «Алтаем солнечным рожден — О, как красив, несчастный, он! Алтаем лунным создан он, О, как, несчастный, молод он!» Пока толкуют так о нем, Так удивляются вдвоем, Донесся свист, и свет мелькнул, И легкий ветерок подул: Над бездной — сер, четырехкрыл, Снижаясь, беркут закружил. Вдруг камнем он упал и вмиг — Узду, оружие, потник, Седло, алыпа самого • Схватил и взмыл, и нет его. Он в синих облаках исчез, Растаял в глубине небес. Два стража так изумлены, Два силача поражены. Вскочили и, разинув рты. Не сводят взгляда с высоты. И тут, зубами скрежеща. Бежит шаманка из дверей. Спешит, разгневанно крича. Добычи не найдя своей: «Эрлика лучшие стрелки. Чего торчите, как пеньки! Как проворонить вы смогли, Кезеры, беркута того! Со дна небес на дно земли Скорей верните мне его!» И старший сторож лук согнул. Стрелу огромную метнул. Но, смерть несущая стрела, У шеи беркута прошла. И младший сторож лук согнул, Стрелу тяжелую метнул. Но беспощадная стрела, Хвост беркута задев, прошла. Колдунья черная взялась От злости причитать и выть, И черным словом поклялась За все алыпу отомстить... Четырехкрылый беркут вмиг В краях Алтая отыскал Живой целительный родник Аржан, текущий из-под скал. Вода чистейшая текла В долине у подножья гор. Живая собрана была В сосуды девяти озер: В трех — словно молоко тепла, В трех — от поверхности до дна Неимоверно холодна, В трех — от поверхности до дна Была кипящею она. Алыпа в воды всех озер Могучий беркут окунул, И засветился жизнью взор, И облегченно он вздохнул. Все кости вправились, срослись, Аржан все раны исцелил... Алыпа беркут поднял ввысь. На поле чистом опустил. И вот, над головой своей, Очнувшись, видит Когюдей В сиянье радостного дня Родного верного коня. Конь белогривый, это он Был в беркута преображен, Из-под земли алыпа спас И излечил его сейчас. Сказал тут белогривый конь. Промолвил темно-сивый конь: «Ругал уставшего меня, Прогнал, тяжелой плетью бил. Сменял на нового коня, А я тебя не позабыл. Когда б не я, хозяин мой, ' Ты стал бы пеплом и золой». «Злодейкой околдован был, Плохое дело совершил, Меня за это не вини. Обиды в сердце не храни, Кара-Таади я не прощу, За все с избытком отомщу»,— Так, силы злобные кляня, Воитель уверял коня. Закончив речь, он стал опять Коня прекрасного седлать... Достигнув своей земли, Когюдей-Мерген нашел ее цветущей, народ радостным, ста­ да умножившимися, родителей здоровыми и довольными. В честь возвращения сына старики устроили богатый пир и не омрача­ ли праздник расспросами о том, где задер­ жался Когюдей-Мерген.