Сибирские огни, 1977, №3
Сонно хлопали двери, кто-то входил и выходил, кто-то садился р я дом и звучно зевал , а потом вставал и брел куда-то. Борис в полудре ме смотрел на сухой кафель пола, и в поле его зрения попадали лишь ноги проходящих, а точнее — обувь. Бот тяж ело прошагали по корич неватым, в грязных разводах, плиткам кирзовые сапоги; часто пересту пая, процокали модные туфельки, поблескивающие черным лаком ; сзади них, переступая еще чаще, замельтешили желтые ботиночки, т а кие маленькие, что уместились бы у него на ладони. Д олго на плитках ничего не было, а потом появились простенькие женские туфли с ши роким и низким, косо стоптанным каблуком . Такие обычно носила ма мочка. Туфли прошли до середины и, повернувшись, двинулись назад. Шли они устало, как-то очень устало. Он хотел вызвать в воображении лицо мамочки и не смог, потому что давно не видел ее. И давно не ви дел Люську. Н адо бы съездить на Алтай, к ним, но это можно будет сделать лишь на следующее лето. А это лето, ау, прошло. Голова побаливала от выпитого еще в Москве красного вина. И не выпить было нельзя, все ж е так ая удача: он теперь — студент. И мон тажник, и студент. В общем, монтажник-студент. Он вспомнил здание Горного института в Москве, оно всплыло в памяти как наяву. И тут, в который уже раз, внутри заскребло: а ведь он, пожалуй, все ж е свалял дурака; в последний миг взял и перенес все свои документы из комиссии очного отделения в комиссию заочного. Руку к груди прикладывал: отдайте, пожалуйста, мои документы, не к вам надо. Пусть и тяж елее будет, зато душа станет на место. Ну не идиот ли? Мог бы жить пять лет в столице, а это не шутка — целых пять лет в столице. Это не Дж еты гара, где в какой конец улицы ни глянь — степь. А еще — пыль. Или — грязь. И вся культура — это два кинотеатра. Он сидел и размыш лял обо всем этом и клял себя как мог. А в то же время сознавал, что, наверно, и теперь все сделал бы так, как сде лал. Почему-то тут он не волен был поступить, как подсказывал так называемый «трезвый разум». Борис вышел на'перрон . Было довольно поздно. Неоновая зелень делала асф альт ядовито-бледным, такими же были и лица, и руки лю дей. Д альш е, там , куда не достигал свет, как живые, шевелились во тьме кусты; деревья уходили в небо темно и громадно. К арагачи под нимались выше всех, и в их корявых ветках кое-где бронзовели, как спелые шишки, ночные звезды. От этого карагачи напоминали сосны. Неподалеку отблескивало стеклами небольшое кафе. Оно было з а крыто; но внутри горел свет, столики — как на ладони. У кафе, спиной к стеклу, стояла низенькая, хрупкая, смуглая девушка. У ног ее леж ал потрепанный чемодан, а за ним стояла еще одна девушка, полная и белая. И около этой, второй, увивался инвалид на костылях — такой, каких нередко можно встретить на вокзалах. Инвалид был еще молод, но неряшливо одет и, судя по движениям , не совсем трезв. — Н е смотри, что у меня полторы ноги,— говорил он, загляды вая в лицо белой.— З ато сердце у меня верное. Другой обманет тебя и уй дет на своих Двоих, а я тебя больше жизни любить буду. Ну как, сест ренка? — Что вы привязались? — улыбалась и тут ж е хмурила брови та, кому он это говорил.— Отстаньте! — Она перешла на другое место, и он, глупо улыбаясь, поковылял за ней. Борис почувствовал, что тоже готов глупо и униженно улыбнуться. Он вот тоже один. Один, хотя и не инвалид и хотя никого не хотел об манывать. Он смотрел на маленькую девушку, и она напоминала ему кого-то. — Вы тоже поезд ждете?
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2