Сибирские огни, 1977, №3

Сбросив на ходу телогрейку, сапоги, схватив сук подлиннее, я кинул­ ся на голос. — Тону-у-у! — орал Леша в черноте озера, отдуваясь и плюхаясь, как бегемот. — Сюда плыви, Леша,— звал я, ничего не видя и понятия не имея, как надо спасать утопающего. Плюханье и фырканье приближалось, я протянул на звук конец сука и, хватаясь за тростник, вытянул утопленника на сухое. — Что случилось, Леша? А лодка где? — Утонула. — А ружье? — И ружье, и один сапог, все на дне. Он мотал руками, отряхиваясь, как собака. — Ты в кого стрелял? Леша уставился в темноту озера, чихнул и только после этого ответил: — В чертей. Ну, ладно, в чертей, так в чертей. Я снял с себя и отдал ему часть своей сухой одежды, потом засунул стрелка в спальный мешок, а для согрева налил граненый стакан водки. — Житуха, помирать не надо! — выпив, заликовал Леша. Он сно­ ва готов был балагурить, хохотал и икал одновременно.— Правда, в чертей стрелял. Видел их, как тебя. Д а не во сне, а наяву, гад буду. Я, конечно, уснул в лодке: сидел, сидел и вдруг вижу — я на собрании. Народу полно, только все с рогами. Черти! Однако все по уму — прези­ диум, секретарь строчит, прения, выступления. Потом однорогий черт вносит предложение — человека надо зажарить, и обязательно цыгана. Голоснули — единогласно. Это, догадываюсь, меня на вертел, кого же еще? Тут бабенка, чертовка молоденькая, как заорет: вот он, цыган! * Я первая! Уши отрежу, обожаю уши жареные. И с ножом ко мне, прямо грудью лезет. А у самой усы, как у кота. Я со страху аж заверещал, вы­ рываюсь, кусаюсь — и проснулся. А они уже в моей лодке, черти. Двое. Усатые. Смотрят, молчат. Я схватил ружье и врезал дуплетом.— Леша заливается своим звонким мальчишеским смехом, крутится ящерицей в мешке, икает.— Попал, нет ли в тех усатых, не знаю, а лодка — пфффф-ф-х! — дух испустила, я — на дно... Нахохотавшись, Леша брезгливо передергивает плечами: — Черти, которые в лодке были, на крыс похожи. Глаза стеклян­ ные, зубы торчком. Сидят, облизываются, будто скушали уже по цыгану. — Это ондатры,— сказал я, выливая из бутылки остатки,— Они на любую деревяшку, на доску любят выбраться из воды, вылезут и отды­ хают. И в лодки забираются. — Ондатры? Не морочь мне голову. Это черти были. — Ладно, пусть черти. А ты молодец, чертей не испугался. — Я испугался? Черт цыгану не страшен.— Леша сел в мешке, н а ­ хохленный, похожий на боевого петуха.— А я их по рогам! Молотком. Как Чакуру. Зр я ты не дал мне врезать ему. Вот шишка была бы — с фару. Вон едет пиратище. Темноту косыми клинками секли огненные глаза Лешиного газончи­ ка, тени метались по тростникам. С Вагана возвращались Шайдуров и Чакура. — Ну что, братцы-кролики, дышите? — спросил Чакура в своей высокомерно-презрительной манере.— Хотите глянуть, каких птичек мы стукнули? — Открыв дверцу, он швырнул к костру двух больших птиц.— Гуси-гуменники. Учитесь, пока Чакура жив: лошадей в деревне брали, чтобы подкрасться. — Обхитрили, зн ачит?— спросил Леша.