Сибирские огни, 1977, №3

жжет напрасно патроны; на охоте он не волнуется: три выстрела—три жертвы. Стреляет Чакура с детства. Чернети, забирая вверх, повернули к темному островку высоких камышей. — Пах! Пах! — это ударил дуплетом затаившийся в камышах Шайдуров. Тоже отличный стрелок: его мощный «ИЖ» двенадцатого калибра с усиленными зарядами ухал с пушечным раскатом. Поредевший табун рассеялся, птицы кинулись кто куда. Пара чернетей повернула в мою сторону и стремительно летела прямо на мой стог. Обдав меня ветром, она прошла в двух метрах .над стогом. Проследив за их испуганным полетом, я сказал: — Летите, бедные вы мои. Летите как можно дальше. Куда лететь, я им не сказал, потому что сам не знал, есть ли, оста­ лось ли в безбрежности Барабы такое место, где бы их не ждал человек с ружьем. Наконец, озеро смолкло, н ад тростниками снова призраком затре­ петало марево. Но Голубое озеро было уже пусто, сражение закончи­ лось. Люди одержали еще. одну победу. Над младшими братьями своими... Знаю, найдутся люди, которые спросят меня: — Значит, не стрелять? Запретить всякую охоту? А справедливо ли это будет по отношению к поколению наших мужчин? На Руси охо­ тились испокон веков. Хаживал с ружьем великий гуманист и певец природы Иван Сергеевич Тургенев. И стрелял. И другой великий гума­ нист Николай Алексеевич Некрасов тоже бродил с ружьем по тростни­ ково-камышовым окрестностям ярославского Приволжья. И, конечно же, убивал. И уток, и перепелов, и вальдшнепов. Все верно: Некрасов был страстный охотник. Д аж е Толстой стаивал на вечерних тягах. С ружьем ходил Ленин. И другое правильно: издревле русские люди от мужичка с рогати­ ной и хитрой волосяной петелькой до царя с заморской флинтой зани ­ мались звериной ловлей. Но как несравним век нынешний с минувшим веком! Взять хотя бы одну цифру: население нашей страны в конце прошлого столетия составляло как раз половину теперешнего — сто двадцать пять миллионов. Следовательно, при той же территЬрии насе­ ление увеличилось вдвое, а число охотников? Три года назад как раз в день открытия осенней охоты волей судь­ бы я оказался в ярославском сельце Малые Соли. Я был очарован к р а ­ сотой окрестностей: мокрые луга с цветущим лягушатником, невысо­ кие, мягких очертаний, холмы, золотые разливы еще не убиравшихся хлебов. И много озер и озеринок, в которых, отражаясь, плыли белые кораблики облаков. По низине весело петляла в пышной оторочке к а ­ мышей чистая, глубокая речка Соляница с омутами, заросшими кув­ шинками — белыми лилиями. А дальше за Соляницей размахнулась велйчавая ширь Волги! На том берегу сплошной стеной стояли старые сосйяки, а над ними белела, вздымаясь к небу, строгая колокольня церкви села Некрасовского. Того самого Некрасовского, что раньше на- зыйалось Грешневым, того Грешнева, что было когда-то имением отца веЛикого писателя. Мы в ту осень совершали с сыном велосипедное путешествие через всю срединную Русь и хотя спешили — путь наш л ежал на Вологду и дальше, но все-такц решили провести на Солянице день и ночевать на берегу Волги. Как не побыть в местах, священных для всякого русско­ го сердца?! Ведь, наверное, по этим болотам-озеринкам великий поэт- охбтнйк бродил с ружьем, об этих местах написал: «Опять я в деревне, хожу на охоту, пишу мои вирши...» Может быть, глядя на чистые струи