Сибирские огни, 1977, №3

Корова синяя моя На все Алтайские края Одна осталась от коров...» Вдруг раздается громкий рев. И в ухо правое ее Влетел далекий этот крик, И в левом ухе у нее Он отозвался в тот же миг. «Эй, эй,— старуха говорит,— Пойду, взгляну — кто там кричит!» На медный посох оперлась. На черный гребень поднялась: «Не птица ль злая тут кричит, Меня пугая среди дня! Тут не младенец ли кричит И кличет жалобно меня!» И видит: в люльке меж берез Лежит малыш, промок от слез. Свой сок береза отдала, И трубочка из тростника От рта младенца отошла. Висит над люлькою кишка, И в ней осталось молока Достаточно, одна беда, Что соска — каменно-тверда. Ребенок восемь дней не ел, Младенец восемь дней молчал. Пить захотевший — заревел. Есть захотевший — закричал. Старушка счастлива была, К ребенку в люльке подошла, И, отвернувшись от него. Всплакнула горестно она. Взглянув на мальчика того. Смеясь, промолвила она: «О, глаз моих огонь живой, О, разум старческой груди. Единственный, прекрасный мой, Мой ненаглядный, погоди. Настанет, мальчик мой, пора: Обнимешь ласковую мать, И твой отец Маадай-Кара Тебя сыночком будет звать...» Тут люльку вместе с малышом Рукою правой ухватив, Кишку большую с молоком На левый локоть накрутив, С вершины старая пошла. На склоны вдруг упала мгла, И дождь обрушился, подул Свирепый ветер. Громкий гул Тут покатился по горам. Скользя на склоне по камням. Качнулась старая без сил, И ветер злой ее свалил. И покатилась вниз она, Жестоким ветром снесена. Летит, в глазах то тьма, то свет, То помнит все она, то нет. Так до подножия семь дней Она катилась меж камней. Очнулась — помутился свет. Ребенка нет, и люльки нет. Вскричала горестно она,— Запричитала тут она. Роняя горькие слова, Седой качая головой: «Зачем осталась я жива, Когда исчез сыночек мой!» «О чем горюете вы тут! Кого вы потеряли тут!» — Донесся сзади громкий смех. Глядит старушка: краше всех Двухлетний мальчик дорогой Жив и целехонек стоял, В чем был рожден Алтын-Таргой, Злато-серебряный сиял. Он камень левою рукой Девятигранный крепко сжал, И камень детскою рукой Тяжелый черный он держал. Пеленок нет, подстилок нет. Одетый в легкий лунный свет. Прекрасный мальчик был таким. Каким рожден — совсем нагим. Старушка быстро подошла, Ребенка на руки взяла И до жилища своего Мгновенно донесла его. Там напоила молоком И накормила творожком. Малыш, насытившись, сказал, На вечный тополь показал: «Какие птицы тут и там На бай-тереке дорогом Подняли безобразный гам, Пера насыпали кругом. Замусорили все вокруг! Скорее сделайте мне лук И стрелы, старая моя. Их всех перестреляю я!» «Придет, придет его пора,— Старушка думает,— он смел». И лук согнула из ребра, И камышовых тонких стрел Охапку принесла ему, Сынку-ребенку своему. Мальчишка — вниз летящих птиц Теперь на родине своей Не допускает до ветвей. Двухлетний — вверх летящих птиц Не допускает до небес — Как камни падают на лес. И славный тополь родовой Звенит свободною листвой... ...Взошел сынок на косогор.