Сибирские огни, 1977, №2

Вошел Савва, увидев влажные от слез раскрасневшиеся щеки, из­ винился: — Я, кажется, не вовремя...— Поцеловал ее дрожащую руку.— Кто мог вас обидеть? — Никто. Я так... сама. — А это что? — указал глазами на последний лист рукописи,— Алешин почерк. Можно взглянуть? — Конечно. Вы же свой... Прочитав приписку, Морозов затаенно перевел вздох. — Так, так... Можно было ожидать... Из кармана фрачных брюк достал праздничный золотой портси­ гар (в будни носил вырезанный из карельской березы), взял папиросу и сунул ее в губы не тем концом. Отверйувшись, выплюнул табачные крошки. — Извините... Я забылся — не спросил разрешения.— Смял папи­ росу.— А теперь вот и курить не хочется. Я,— продолжал с горячим при­ дыханием,— первый поздравляю вас. Желаю большого счастья, хотя и подозреваю, что оно не всегда будет безоблачным.— Снова поцеловал ее горячую руку,— Одного опасаюсь — не бросили бы вы наш театр, не увез бы вас Алешенька куда-нибудь далеко. — Театр для меня — жизнь, как... как для Алеши литература,— сказала Мария Федоровна, успокаиваясь, будто между ними все уже бы­ ло решено. Веселились до утра. За старый год пили шустовский коньяк и креп­ леные вина. Станиславский поднял тост за Чехова и Горького, за их новые пьесы, весьма желанные для театра. Мария Федоровна, чокнувшись с драматургами и расцеловавшись с Ольгой Леонардовной, сидев­ шей возле нее, осушила рюмку до дна. • Перед двенадцатью полетели в потолок пробки шампанского, то­ стам и взаимным поздравлениям не было конца. Танцевали; затаив дыхание, слушали Шаляпина: «Эй, ухнем». Всем застольем пели: «Из страны, страны далекой, с Волги-матушки широкой, ради славного труда, ради вольности веселой собралися мы сюда». Андреева почти весь вечер и всю ночь была возле Горького, за сто­ лом его близость чувствовала локтем; отпивая шампанское из бокала, смотрела в его небесно-синие глаза и счастливо улыбалась. А когда туч­ кой наб.егало минутное раздумье, встряхивала головой. Заметили пере­ мену в ней? Женщины перешептываются о ее неравнодушии к... Алеше? Пусть судачат сколько им угодно. Сегодня рубикон будет перейден. И к прошлому — ни шагу. Слава богу, Желябужский все понял и не подходит к ней. Он в орденах, с лентой через плечо, а сам чернее тучи. Для него одна тревога: «Что скажет свет?» Под конец бала она объявит ему, что уходит навсегда. Бесповоротно. А детей?.. Детей отправит в Пе­ тербург, поживут пока у сестры... Горький повернулся к ней с бокалом — в глазах полыхнуло пламя: — За тебя!.. — За нашу жизнь,— перебила его шепотом.— За наш Новый год! За наше счастье! И опять набежало раздумье. Если понадобится, она и театр оста­ вит. Ради Алеши! Это же такой огромный Человек, такой великий ху­ дожник! Если, не дай бог, его — в Сибирь. Она — с ним. Хоть на край света. Будет перепечатывать его рукописи, переводить для него какие- нибудь письма, бумаги. Его талант, его труд нужен народу. Даже боль