Сибирские огни, 1977, №2
время на нелегальное положение. Теперь уже невозможно, — надо наве щать жену и как-то выручать из-под ареста. В ночь на 2-е января жандармы ворвались и в квартиру Марии Александровны. Анюту и Маняшу увезли в Лукьяновскую тюрьму, где после отважного побега одиннадцати были введены особые строгости. Мария Александровна, сидя в кресле, до рассвета не сомкнула глаз. Перед ней на полу белели книги, журналы и газеты, лежало ском канное белье. Все это во время обыска было выброшено из комода. Еще вчера за праздничным столом в душе матери теплилась на дежда на то, что в новом для них городе наступающий год может пройти благополучно. Сколько же можно зверствовать жандармерии? Должны же наступить перемены... А вот она, знакомая картина... Аня рассказывала: на Дальнем Востоке опасаются войны. Боже мой! — Мария Александровна на секунду приложила руки к вискам.— Польется кровь!.. Но война-то и может породить перемены: нашим вой скам далеко добираться на поддержку Порт-Артура, далеко везти при пасы по новой дороге. Ой, как далеко! Японцы могут наших побить. Сколько будет горя!.. Но Володя говорил: любое затруднение царизма— на пользу революции. Чем хуже этому... этому недоумку на троне, тем народу лучше. В комнате стало темнее, остро запахло нагаром фитиля. Мария /Александровна погасила чадящую лампу, зажгла свечу. Оберегая лепе сток огня ладонью, сходила в кладовую за керосином, сняла остывшее стекло, ножницами обрезала нагар с фитиля, налила керосину и снова засветила лампу. Чем бы еще заняться, чтобы скоротать ночь?.. Сил ни для чего нет. Руки опускаются. Опять села в то же кресло. Одна... Который уже раз... Счет арестам детей потеряла... Но ведь никогда не позволяла горю безраздельно завладевать собой. И сейчас... Она погладила и размяла руки — пальцы потеплели. И сейчас не под дастся унынию. Ведь никакими вздохами горю не поможешь. Теперь она, мать, опять нужнее всех детям. Кто их навестит, кроме нее? Свидания и передачи разрешают только родственникам. У кого бы завтра узнать дорогу в эту распроклятую Лукьяновку? Мир не без доб рых людей — скажут. Не одна туда пойдет — другие матери, жены, се стры, невесты... В руках будет четыре узелка... Ну, что же, сил у нее для этого еще хватит. / о Подольше бы не узнали Володя и Наденька. Будут волноваться. За узников и за меня. А волнений им там, в Женеве, и без того достаточно. Да. Но скрывать от нцх нельзя. Они должны знать все. Может, и мне что- нибудь подскажут. Главное — как облегчить участь заключенных, как добиться их освобождения! А сейчас... Мария Александровна начала собирать с полу все раскиданное жандармами. — «Почем рога маралов?», «Почем рога маралов?» шепотом пов торяла Ольга Борисовна, хотя кошевку на снежных ухабах кидало из стороны в сторону. Оленька, закутанная в косулью доху, тронула ее лицо варежкой, будто хотела стереть с губ непонятную торжествующую улыбку. — Мамочка, ты опять про рога... Какие они? — Большущие!.. Оленьи!.. — А где?
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2