Сибирские огни, 1977, №1
Понимаю... Хотя, откровенно говоря, Париж мне больше нравит ся. Но я готов... И ты можешь отдыхать спокойно. «Да, отдых, отдых,— повторил Владимир Ильич.— Только отдых. И не думать ни о чем другом...» Но не думать он не мог. В поезде Мартов не шел из головы: «Поче му ж е Юлий оправдывает Леккерта? Ранее относился по-марксистски, а теперь... В чем ж е дело? Стрелял не студент, а рабочий. Ну и что же?.. Уж не потому ли, что сам Юлий во время вильненской ссылки состоял в той же организации Бунда, в которую, правда, через много лет вступил Леккерт?» Д о г ад к а показалась неубедительной. Отбросив ее, Владимир Ильич вспомнил разговор о двух редакционных тройках. Он и сам подумывал: три работящих соредактора — это было бы отлично. Три единомышлен ника, поддерживающих друг друга во всем. Быстрей бы решались все вопросы. «Ну, что же, об этом следует поговорить,— подумал он, откинув го лову на высокую спинку кресла в полупустом купе вагона.— Только не теперь — на съезде. И, конечно, об одной тройке. Д ля «Искры» и « З а ри». А пока — ни слова. Плеханов «взял обратно» свои оскорбительные пометки на рукописи — это уже благо. Будем по-прежнему работать вместе...» 4 • Ветер дует со стороны моря, и в жаркий полдень пахнет вяленой ры бой да сухими водорослями. Чем ближе к берегу, тем каменистее холмы. Серые остроребрые плитки торчат на каждом шагу. И неказистые дома сложены из таких же плиток, побелены известью, как украинские хаты. Только нет возле них ни мальв, ни вишенок. Зачастую дома жмутся один к другому. Узенькие улочки — на ослах и то разъехаться нелегко — кри во опоясывают холмы; одни лепятся к каменной круче, другие ведут с ус тупа на уступ к заливу, еле видимому в просветы. В маленьких двориках рыбаки, бронзовые от морского загара, вяжут сети. Владимир Ильич подходит то к одному, то к другому, здоровается, спрашивает, ка к пройти к мадам Легуэн. Ему отвечают по-бретонски, он понимает не сразу, переспрашивает. Бретонцы, дымя трубками, ведут неторопливы^ разговор. Смеются. Когда они выходят в море, то, пожа луй, на каждой второй лодке — Легуэны. У каждого жена на берегу. Какую мадам ж е ла е т видеть приезжий? — Ту, что сдает комнату на втором этаже. Пожилую. Мамашу Л е гуэн,— отвечает Владимир Ильич.— Ее муж, говорят, погиб в море... — И таких у нас не перечтешь. Море свое берет. — У нее только что жил один парижанин, мой знакомый. — О-о! Это там, внизу. Возле самого залива. Видите шпиль церкви? От нее недалеко. Как пройти? З а углом — налево, еще налево, потом на право... Дом мамаши Легуэн, маленький, двухэтажный, у самого выхода из лабиринта переулков. От него -— спуск к заливу. Купанье близко! Хозяйка обрадовалась привету от парижанина, провела наверх, рас пахнув о кн о ,с к а з а л а : — Тут вам будет хорошо! У меня живали русские — им нравилось. Рисовали наше море, речку Триё, скалы, лодки рыбаков... С тех пор она запомнила несколько русских слов. Правда, трудных для произношения. Но ничего. Они будут разговаривать по-французски. — Парижанин говорил, что ваши родные, которые собираются при ехать сюда, тоже знают французский.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2