Сибирские огни, 1977, №1

новые явки. Целыми днями она моталась по Москве, ездила с одной ра­ бочей окраины на другую, а чаще всего наведывалась к студентам уни­ верситета. Посетив тайное собрание студенческого общества при исто­ рико-филологическом факультете, она написала в Лондон: «Рыба клю­ ет (на первом собрании было приблизительно 800 человек), но крючок еще не обнаружился, буду следить и писать обо всяком собрании». Когда-то она сама была курсисткой и теперь не дивилась тому, что энергия учащейся молодежи беспредельна и преданность святому делу революции неистребима. Она помнила с детства: на лугу, бывало, скосят траву, как будто под самый корень, а, глядишь, густая отава поднимется быстро и дружно. Она не только верила — знала, что ни массовые аресты, ни самые свирепые приговоры студентов не оста­ новят. Ее глубоко взволновала печальная весть из Самары: «У Сони бы­ ли обыски». Хотя Зина с Глебом Максимилиановичем остались на сво­ боде, но жить там для них опасно. Почему они не переезжают? Ведь Ильич писал им, чтобы переходили на нелегальное положение и берег­ ли себя пуще зеницы ока. Могли бы перебраться заблаговременно в Киев или сюда, в Москву. Вероятно, ждут из Лондона явки и пароли. Не запоздали бы... А как там в Самаре Маняша Ульянова? Неужели и у нее тоже был обыск? И уцелела ли она?.. Бедной Марье Александровне и без того достаточно волнений. Почему «бедной»? Она ведь гордится своими детьми, дело их считает правым и необходимым для будущего счастья народа. Н а случай своего провала, который не исключала все эти месяцы, Глаша написала в шифрованном письме самарским Грызунам, что Горький обещал «Искре» по пять тысяч в год и что отыскивать его сле­ дует через Марию Федоровну. Получив это письмо, Кржижановские написали в Лондон: «Веро­ ятно, вы уже слышали о пятитысячном годовом взносе Горького— мы готовы были плясать от радости». Еще во время сибирской ссылки В л а ­ димир Ильич верил в Горького. И не ошибся — Буревестник с нами! Пройдет какой-то год, и Глеб Максимилианович, вспомнив о пись­ ме Глаши, уже из Киева наведается в Москву к Феномену. Мария Фе­ доровна вручит ему десять тысяч. Он задумается: неужели столько от одного Горького? Вероятно, добрая половина от фабриканта Саввы Мо­ розова, прозванного Горьким «социальным парадоксом». В Москве уже поговаривали, что пайщики-родственники злобно упрекают Савву в том, что он безрассудно тратит деньги на недобрые затеи, и намереваются объявить его недееспособным. Хотя Глаша обманчиво успокаивала себя, что Теодорович для нее— просто товарищ по общему делу, но после его ареста, пожалуй, не бы­ ло ни одного часа, когда .она не думала о нем: не с кем посидеть на скамейке в укромном месте, не с кем поговорить по душам, некому гля ­ нуть в глаза, светлые и добрые.'Глянуть мимолетно, как бы украдкой, чтобы он не подумал — влюблена до чертиков. А теперь бы смотрела, не отрываясь, — пусть знает. Он был для нее не Иваном-Брониславом Адольфовичем, а просто Иваном, Ваней. В бессонные ночи она мыслен­ но н а зывала его Ясем. Почему? Сама не знала. Ясь, и все тут. Так теплее. _ _ А как он там, в одиночке Таганской тюрьмы? Вспоминает ли о ней, хотя бы один-единственный разочек в день? Должен бы вспоминать. Ведь говорят, что сердце сердцу весть подает. Как все заключенные, он ждет передачу. От кого? Конечно, от нее. Больше некому прийти с узелком для него к тюремным воротам. И она приносила бы в каждый разрешенный день, писала бы записки. Тюрем