Сибирские огни, 1976, №12

u Знаешь что...— запыхавшись, прерывисто дыша, сказала она.—- Пойдем к тебе... Ненадолго... Только быстрее... Давно бы так, — проворчал Климов, чтобы за внешней серди­ тостью скрыть свою радость. А обрадовался он до того, что хотелось взять Лину на руки и нести до самого дома. — Ненавижу тебя...— отвечала ему Лина, а голос был влюблен­ ный-влюбленный. Шли они быстро, почти бежали, они словно бы боялись: вдруг Лину оставит эта вспыхнувшая внезапно отчаянная решимость? Едва повесили пальто в прихожке и едва вошли в комнату, как Ли­ на робко, стыдясь самой себя, подошла к нему и положила свои непо­ слушные, вмиг отяжелевшие руки ему на плечи. И тотчас же радостно простонала: так он прижал ее к себе. В страсти их было больше исступления, боли, нежели сладости... — Дьявол во мне! Дьявол!..— диковато вскрикивала Лина.— Бес!.. Пропала я!.. Пропала!..— Но тут же впадала в еще большее неистовст­ во и своей неимоверной взвинченностью, своим полубредом пугала Кли­ мова. Однако ее предельная, на грани истерики, натянутость одновре­ менно и обостряла его чувство, делала желание еще сильнее, нена­ сытнее... А когда она уже лежала у него на руке совершенно без сил, закрыв глаза, то вдруг начала тихонько, одними губами читать «Песнь Песней...» — Он ввел меня в дом пира,— шевелились ее губы,— и знамя его надо мною — любовь. Подкрепите меня вином, освежите меня яблоками, ибо я изнемогаю от любви. Левая рука его у меня под головою, а правая обнимает меня... Может быть, ей даже и тут хотелось как-то оправдаться перед роди­ телями, перед богом?.. Смотрите, мол, ведь это все написано в Библии... — Возлюбленный мой бел и румян, лучше десяти тысяч других. Го­ лова его — чистое золото; кудри его волнистые, черные, как ворон. Глаза его — как голуби при потоках вод... Щеки его — цветник ароматный, гря­ ды благовонных растений; губы его — лилии, источают текучую мирру... Живот его — как изваяние из слоновой кости, обложенное сапфирами. Голени его — мраморные столбы... Вид его подобен Ливану, величествен, как кедры. Уста его — сладость, и весь он — любезность... Климов целовал ее, а она, не открывая глаз, с легкой улыбкой шептала: — Да лобзает он меня лобзанием уст своих! Ибо ласки твои луч­ ше вина... Она медленно подняла руку и положила ему на лоб. — На ложе моем ночью искала я того, которого любит душа моя, искала его, и не нашла его. Встану же я, пойду по городу, по улицам и площадям, и буду искать того, которого любит душа моя; искала я его, и не нашла его... Все печальнее становился ее шепот, печальнее и слова: — Поднимись, ветер, с севера и принесись с юга, повей на сад мой,— и польются ароматы его! — пусть придет возлюбленный в сад свой и вку­ шает сладкие плоды его. Все будет хорошо, моя Линочка...— пробовал было остановить ее Климов, чувствуя приближение этой ее грусти и печали. Но она легким жестом руки и едва заметным движением головы попросила, не мешай мне... И продолжала: Я принадлежу другу моему, и ко мне обращено желание его. Приди, возлюбленный мой, выйдем в поле, побудем в селах. Поугру пой