Сибирские огни, 1976, №12
кая же секта, если не будет со стороны всех остальных людей «гоне ния»? Оно им просто необходимо, это «гонение»!..» «Чады божии,— читал дальше Климов,— должны не уходить из мира, но будучи в мире, быть «не от мира». Баптист не должен бежать в пустыню, говорилось далее, он должен создать эту пустыню внутри себя. «Пустыня — это прекрасная школа для нашего внутреннего чело века. Наедине с Господом — вот сущность пустыни». «Что же получается? — думал Климов.— Вроде и живут и работа ют, как другие люди, но все это формально... Вроде как и со всеми, но душа-то отдельно ото всех... Руки вроде и работают, а душа-то в это время «наедине с Господом»...» Теперь только Климову стали до конца понятны слова Лины, кото рые она сказала тогда, в мастерских, в самом начале их истории. Сло ва о том, что свою работу, мол, не обязательно любить, можно просто выполнять задание и все. Вот, оказывается, откуда ее «философия». Из наставлений, из «морального кодекса», так сказать, баптистов. И отсю да же пристрастие Лины к стихам об одиночестве, о пустыне, об одино ком гордом человеке, который противопоставляет себя бездушной тол пе... Сколько раз Лина говорила, что больше всех стихов на свете лю бит строчки Лермонтова: «Выхожу один я на дорогу, сквозь туман кремнистый путь блестит, ночь тиха, пустыня внемлет богу, и звезда с звездою говорит...» А вот и о семье, о том, какова должна быть семья у баптистов... Семья, оказывается,— это не что иное, как «домашняя церковь». Муж должен быть пресвитером этой домашней церкви, а жена — «дьяконис- сой». И детей, оказывается, они обязаны воспитывать только в своем баптистском духе. А если не будут «сеять семя слова Божия в чистых безвинных маленьких сердечках», то они как бы снова распнут Христа... «Детское сердце— нива безбрежная,— читал пораженный Климов,— сеять там нужно ранней весной, сеять заботливо, ласково, нежно, чтоб не осталось бороздки пустой...» «Вот они и «сеяли»,— думал Климов о Лининых родителях,— вот они и старались!.. И внушали Лине, что не помоги бог в лице старуш ки-врачевательницы, не быть бы Лине в живых...». И Климов как-то отчетливо представил всю Линину жизнь с само го раннего детства, что называется, с колыбели. Ведь и колыбельную-то ей пели не как другим детям, а, наверное, вот эту, что здесь напечатана: Спи, малютка, сном прекрасным, баюшки-баю. Воспевают хором стройным ангелы в раю... Иисус в венце терновом за тебя страдал. Чтоб тебе в пути суровом вечный свет сиял. Полюби его душою с самых юных лет, Будет он всегда с тобою, защитит от бед... Но вот ребенок растет, превращается в юношу или девушку. Ока зывается, и тут его ждут рамки и ограничения, и тут он не свободен от «устава».’.. «Христианской девушке отнюдь не возбраняется полюбить юношу-христианина; и наоборот, если этот выбор при участии воли Божьей. Но возбраняется прикасаться друг к другу, к телу девицы и телу юноши, ибо это возбуждает плоть... Поэтому христианская моло дежь в общении друг с другом должна строго держать себя на расстоя нии друг от друга при любом духовном расположении». «Все верно,— думал Климов,— все в точности соблюдалось Се режкой. Он, по словам Лины, ни разу за много лет их дружбы не толь ко не поцеловал ее, но даже за руку не подержал ни разу...» Понятны теперь до конца и слова Лины, которые она сказала на вокзале в Киеве: «Ты знаешь, я, кажется, кое-что поняла о нас с то- s. Сибирские огни № 12.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2