Сибирские огни, 1976, №12

«Вот черт возьми!..» — думал Климов, чувствуя, как становится стыдно за свою выходку, за свое ухарство; он уже готов был признать себя виновным, обозвать себя дубиной... «И все-таки ударить по лицу!.. — снова поднималась в нем обида.— •это же... Это же все равно как если бы не было ничего хорошего. Не было нежности в голосе тогда, в вагоне, когда говорила, что все поняла... Не было стихов той звездной ночью. Не было Заячьего лога, поездки за грибами. Ничего этого не было. Чужие. Ведь только чужого, ненавистно­ го человека можно с такой злостью ударить...» «Ничего нет у нее ко мне,— с беспредельной горечью думал Кли­ мов,— ничего...» Ночь уже совсем скрыла и море и пляж, и только вдалеке, за спиной у Климова светились огоньки города и порта. Впереди же была ночь и только ночь, черная-пречерная. И Климову стало одиноко, жутко. За-^ хотелось возвратиться к палатке, к людям, но он все шагал и шагал, как заведенный; шагал и шагал, пока окончательно не разозлился на себя, на свою «жалкость» и заброшенность, пока не надоело гнетущее чувство своей ничтожности, своей слабости и подавленности. «Вспомни, черт побери,— ругал он себя,— каким ты был до знаком­ ства с Линой! Ты был свободный и независимый человек, благополуч­ ный холостяк! Ты был силен и ловок, ты запросто мог закрутить мозги любой девчонке или бабенке! Ты был орел! А теперь ты — тьфу! Раз­ мазня! Не технарь ты больше, а лирик. Довели тебя до ручки эти тонко­ сти, это чтение стихов!.. Не мужик стал, а «тонкая натура», не орел, а голубь. Раньше ты на пощечину ответил бы такой затрещиной, что в глазах бы у этой Лины засверкало. И никакого стыда бы не испытывал — ну, подумаешь, взйл девку и затащил в воду, пошутил. Что же здесь особенного? Так бы раньше-то рассудил. А теперь вот тебе даже стыдно, тонкость в тебе появилась, пропади она пропадом! Начнешь, чего добро­ го, хныкать, слюни пускать...» «Проще надо! — твердил себе Климов, решительно поворачивая назад, к палатке.— Проще!.. Вспомни, что говорил тебе когда-то отец насчет девок и насчет заигрывания с ними. Да и Потапыч тоже говорил... Девка,— учат они оба,— хоть и брыкается, но все равно ей глянется, когда ее «шшупают» и «мнут»...» Так повернулись мысли совсем было приунывшего Климова. Воспо­ минания о самом себе — недавнем «суровом технаре» и благополучном холостяке, простые слова отца и Потапыча, смотрящих «в корень»,— придали Климову силы, успокоили. «Уж коль затеяли эту поездку,— рассудил он, все быстрее и быстрее шагая в темноте,— коль приехали сюда, то надо довести дело до конца. А там... на одной Лине свет клином не сошелся. Не хочет — не надо. Унижаться больше не стану. Хватит!..» Так, подбадривая и подхлестывая себя, он решительно направился к палатке. Натягивая на себя в темноте палатки теплую одежду, устра­ ивался на надувастике и чувствовал, что сестры не спят, ждут, что он скажет. — Завтра едем в Севастополь,— как можно более спокойным и нейтральным голосом сказал Климов.— Может, там нет этого собачьего холода...— И укрылся одеялом с головой. ‘ Прибыв в Севастополь на «комете», они долго добирались до пляжа на Учкуевке, где, как им сказали, отводят места под палатки. И правда, нашли нечто вроде кемпинга, где легковые машины автотуристов стояли вперемешку с палатками. Приткнулись на довольно замусоренном пятачке и два дня ждали, пока потеплеет и здесь переболтанное штормом море. Но так и не дожда