Сибирские огни, 1976, №12

ко подкрался.к сестрам, которые стояли у воды, легко поднял ойкнувшую Лину на руки и со словами: «Куп-куп-куп!» потащил ее в море. Ничего, казалось бы, особенного. Кто из парней не поступал со своими возлюб­ ленными точно так же? Вот и Климов сделал так, всей кожей ощутив, поняв, что наконец-то он у моря, у теплого южного моря! Однако с первых же шагов ноги Климова ошпарило холодом, а Ли­ на, выбившись из объятий, крикнула: «Свинья!» — и, размахнувшись, ударила Климова по лицу. Климов отпрянул, забтыл с открытым ртом. Затем, механически про­ следив глазами, как Лина выскочила на берег, бросился в воду и по­ плыл прочь от палатки, от берега. Ледяная вода сжимала бока, в голове было обалдение, ошеломление, а он все плыл и плыл. Куда? Зачем? Сколько он так проплыл, он не помнит, только вскоре холод все же отрезвил его, а чувство опасности подсказывало — назад! К берегу! Ина­ че задеревенеешь и пойдешь ко дну! Кое-как, борясь с судорогами, которые уже начали схватывать ступни ног, Климов дотянул до прибрежной отмели. Лина растирала возле палатки ноги и руки полотенцем и о чем-то сердито говорила сестре. Потом стала натягивать на себя брюки и тол­ стый свитер. Климов сжал зубы, неторопливо прошел на песок и лег неподалеку от палатки, сделал вид, что загорает. Однако всего его трясло от холода, а больше от смятения — ударила по лицу! Обозвала свиньей и ударила!.. Но и не это главное, что обозвала и ударила,— главное — с какой злостью, с какой ненавистью! Даже лицо вспыхнуло, даже глаза у нее побелели... Такого в его сознательной жизни еще не бывало. Набросив на себя рубашку, он пошел по берегу, так, лишь бы куда-нибудь идти. Шагал по самой линии прибоя, справа — спокойное, постепенно накрываемое ночью море, слева — пустынная светло-серая полоса «дикого» пляжа. Стоило полгода мечтать об этой поездке, стоило уламывать Лину, чтобы поехала, а ее маму — чтобы отпустила! Стоило тащиться такую даль, тратить столько денег, чтобы в результате получить по физиономии да «свинью», сказанную с такой злобой!.. Шел и шел Климов, шел и шел по линии прибоя: справа — спокойное темнеющее море, слева — темно-серая полоса песка и гальки... Постепенно в мыслях наступил кое-какой порядок. Климов вспом­ нил: когда они еще ехали по городу в трамвае, то слышали разговор о том, что сегодня здесь, в Евпатории, первый день за всю неделю солнеч­ ный. Целую неделю, говорили в трамвае, море штормило, ветром пере­ болтало, мол, всю воду, нагнало холода... Тогда Климов не придал этим разговорам значения, столь тверда была уверенность в тепле юга, в ласковости южного моря. «Подумаешь, цацы,— решил он.— Чуть похолодало, так они уж ворчать. Привыкли, понимаешь, тут к жаре...» Но, оказывается, вода действительно — как лед. А он не попробовал даже, схватил Лину в охапку и поволок... А ей, может, вообще сейчас нельзя, у нее, может, недомогание какое... Или плавать не умеет? Тогда, в Днепре, они ведь только окунулись... И потом вообще, что за дикие ма­ неры — подкрался, схватил и поволок!.. На глазах у сестры опять же... «Да, да,— соображал Климов, шагая по хрустящей под ногами гальке.— Ты разве не заметил, что Лина с тобой одна, но только вы втроем — она совсем другая. Да вполне возможно, что мать, когда про­ вожала дочек, наказала старшей: смотри там в оба... Да и Лина тогда, в вагоне, когда сказала «не хватай меня за руки, не ласкай там и про­ чее»,— не предупреждала ли она? Мол, смотри, мы не одни, и все, что мы будем делать, станет известно маме и папе...»