Сибирские огни, 1976, №12

ставляли собой одновременно красивое и жуткое зрелище. Климов на­ считал семьдесят три обломка... Лина только головой качала, и глаза у нее при этом сделались круглыми... Климов пояснил, почему здесь ломают столько лыж. Трусят. В тот самый момент, когда летящий по обрыву испугается, дрогнет,— тут-то он и брякнется, и начнет кувыркаться, переворачиваться через голову и ломать лыжи, крепления, а бывает, и шею, и ребра... — Заячий лог потому, наверное, и «Заячий»,— жестковато рассме­ ялся Климов,— что с заячьей душой здесь лучше не кататься. — А вы что, совсем не боитесь? — спросила Лина. — Боюсь,— признался Климов.— Все может быть. Подвернется лыжа, влепишься вон в дерево — и черепок вдребезги... Но надо взять себя в руки, заставить. И главное, слиться с лыжами. Лыж больше нет, это продолжение твоих ног. Ты ими чувствуешь лыжню, ее изгибы, впа­ динки, горбы. Чувствуешь, как своими подошвами. И тогда все будет в порядке. Теперь Лина смотрела на него с каким-то новым интересом, если не с восторгом, и стреляный воробей Климов не мог этого не заметить. «То ли еще будет, то ли еще будет!..» — радовался он, и в то время как Лина каталась с небольших бугорков, Климов в каком-то опьянении носился то с одного обрыва, то с другого; то взлетал над трамплином, то отчаянно слаломировал, взметая на виражах облачка легкого снега. — Знаешь, видимо, в чем дело,— прерывисто дыша морозным па­ ром, говорил Климов и, выписывая крутую дугу, подкатывал к Лине.— Почему так захватывает полет с горы или с трамплина... Когда-то мы ведь были птицами, но забыли вроде, ходим ногами по земле. А в ге- нах-то наверняка осталось какое-то воспоминание. И вот когда летишь, оно и просыпается. Отсюда и радость дикая. Лина в ответ покачивала головой и чуть насмешливо поглядывала на разгоряченного «домашнего философа». Ох, мол, сомневаюсь, что это так, как ты говоришь... — А что ты думаешь! — заметив это сомнение, еще больше распа­ лялся Климов.— А возьми другое. Возьми случай с купанием. Почему тело ликует, когда купаешься в теплой воде, плаваешь, ныряешь? Поче­ му? Да потому, что в нас просыпаются рыбы... Мы ведь когда-то были и рыбами, и вот теперь наше тело вспоминает об этом... Или почему нас радует зеленая полянка, свежая трава? Да потому, что когда-то мы были и травоядными... Однако улыбка на лице у Лины была все та же, недоверчивая. Вас послушаешь, сказала она,— так человек сплошное жи­ вотное... А что «животное»? задорно спорил Климов.— Это же здо­ рово, что мы животные! Что способны ощущать, например, запахи как животные. Видеть, прислушиваться, как животные. Испытывать удовольствие от пищи, от полета, от купания в воде... То есть, это хо­ рошо, что мы, высоким слогом говоря, частица великого братства жи­ вых существ! Климов даже руку с лыжной палкой поднял как бы подчеркивая торжественность и высокость своих слов. I лядя на него, Лина искренне рассмеялась. И все же по лицу ее было видно, что согласиться с его «животнои концепцией» она не мо­ жет, что у нее на сей счет свои взгляды. И потом, позже, Климов еще не раз отметит, стоит ему заговорить вот так, с позиций «грубого материа­ лизма», как у Лины на лице появляется выражение, будто она знает что-то такое, чего Климову не понять во веки веков. И всякий раз Кли­ мова это будет слегка задевать и озадачивать... Но это потом. Пока же они катались в Заячьем логу, и все было за-