Сибирские огни, 1976, №12

мочку... весна — пора любви, размноже­ ния». Пермитин — мастер портрета краткого, выразительного, в два-три штриха. Вот продрогший юный стрелок вышел на манящий огонек охотничьей сторожки, которую посещают весной и осенью ме­ стные охотники. И. зорко поглядывая, запоминает Ефим их лица, чтобы много лет спустя воспроизвести в одном из рассказов. В сложной картине группового порт­ рета лицо каждого человека обрисовано характерной чертой: и «тринадцатилет­ ний курносый, пестрый от веснушек, как перепелиное яйцо^ Павка Суров с шом­ польным дробовичком, купленным на адскую экономию пятачков от школь­ ных тетрадок», «и тучный пенсионер, бьлший инспектор городского училища, добрый, но вспыльчивый Григорий Ев­ графович Борзятников»; «и щеголева­ тый поляк — нотариус Казимир Казими­ рович Людкевич с закрученными пше­ ничными усами, всегда сопутствуемый огромным кофейно-пегим пойнтером Ганнибалом-вторым»; «и южанин, с ог­ ненно-черными глазами, потомок эми- гранта-гарибальдийца — ветеринарный врач Паганини»»; «и рыжий, как под­ солнечник, дьякон-расстрига Иеремия Завулонский, отец двенадцати чад, как невесело острил он: «дюжины подсолну­ хов подряд»... Тут, среди заядлых охотников, перво­ классных стрелков происходило не только становление взглядов Ефима: вея эта разношерстная, разноликая компа­ ния откладывала в его сознании образы тех людей, которые чем-то своеобыч­ ным, неповторимым угнездились в па­ мяти будущего художника. И придет час, они властно потребуют «исхода» в художественную ткань. Здесь жадно слушал Пермитин были и небылицы местного «тарасконца», не­ проходимого враля-милиционера Нико­ лая Пименова, перед которым «барон Мюнхгаузен, как говорится, мальчишка и щенок», или несравненного рассказчи- ка-слесаря Гордея Гордеича Туголуко- ва — «усть-каменогорского Гомера»... Трогательно хорош в сборнике «Страсть» образ Мини из рассказа «Перелетные птицы». Охотники имену­ ют его чудаком за то, что он никогда не стреляет ни тетеревят, ни утят-подлеты- шей («Они же еще дети малые»), не бьет в собравшуюся стайку куропаток («Двух-трех убьешь, а пяток заранишь»), не трогает вылинявшего, видного изда­ лека белого зайца («Ты к нему уже вплотную подошел, а он, бедняга, только ужимается. Ну как его такого!»). Набатно и победно звучала в книгах Ефима Николаевича тема великой Сиби­ ри, особенно — Алтая: он был верным и влюбленным сыном родного края и с во­ сторгом и упоением живописал непо­ вторимую по богатству природу, воспе­ вал непревзойденную красоту Между­ речья с его реликтами, сосны Гулкого холма, горные прозрачные реки, родни­ ки, озера. Живыми, зримыми встают на страни­ цах его книг незаурядные люди-сиби­ ряки, смелые, сильные жители суровых земель, покоряющихся лишь одаренным богатырям и умельцам... Литература, творчество, слово были для Ефима Пермитина делом жизни, всепоглощающим' долгом, возвышенным служением, которым он был верен до последних дней. Партия, правительство, народ высоко оценили творчество Е. Н. Пермитина. Постановлением Совета Министров РСФСР ему за трилогию «Раннее утро», «Первая любовь», «Поэма о лесах» при­ суждена Государственная премия РСФСР имени М. Горького за 1970 год. Жила в нем высокая, пылающая, как костер в ночи, страсть неутомимого ис­ следователя человеческих душ, неутоли­ ма была в нем жажда познания и от­ крытия мира, законов сердечной друж­ бы людей социалистического общества.