Сибирские огни, 1976, №12

вернусь, то многое расскажу о нашей... борьбе, а главное— о людях, которые творят во славу Родины замечательные дела. Крепко обнимаю. Ваш прежний Муханов». Ведь это «если вернусь» было не для красного словца. И уж, кажется, не до мыслей в этот момент о прежнем, пусть даже весьма уважаемом начальнике. Тем более, что Муханов, бывший секретарь Шмидта, позднее корреспондент «Комсо­ мольской правды», уже несколько лет вместе с ним не работал. А журналист­ ская судьба богата встречами с выдаю­ щимися людьми. Но из глубокого тыла, воспользовавшись редкой оказией, Му­ ханов, в первую очередь, пишет Шмидту. Как же велика должна быть тяга к нему, если и линия фронта, и испытания пар­ тизанской войны, и постоянная опас­ ность — ей не помеха! Излучение, которое шло от Шмидта, обладало каким-то таинственным свой­ ством, оно как бы высвечивало в каж­ дом человеке черты, качества, способно­ сти, которые и сам этот человек, зача­ стую, в себе не замечал. Оно заряжало верой в свои силы. Генрих Францевич Хильми, матема­ тик, доктор наук, любивший говорить, что «не запоминает «эмпирических впе­ чатлений», постоянно подчеркивавший «математичность» своего ума, в одном из писем сумел удивительно точно сказать о том, что давало ему общение со Шмид­ том: «...Я часто вспоминаю Вас. Иногда это какая-либо Ваша или совместно най­ денная мысль, иногда это образ или вос­ поминание. Иногда я вспоминаю день на Николиной горе, неподвижные сосны над рекой, сквозь стволы которых пробива­ ется свет вечернего солнца. Мы только что закончили беседу о Вашей космого­ нии и оба молчим. И что-то новое я ви­ жу в этом клочке природы, который окружает нас. Я затрудняюсь выразить это новое, это, пожалуй, обостренное чувство историчности природы или что- то подобное. Эти эмоциональные броже­ ния, конечно, не наука, но они содержат в себе источники той энергии, которая питает работу по добыванию ясных и точных представлений о природе. Я очень хочу узнать Ваши новые мысли и работы. Я знаю также, что после встречи с Вами я буду обладать новым запасом и точных представлений и эмоциональ­ ных брожений». И до самых последних его дней друзья, соратники по различным жизненным поприщам хотели еще и еще раз ви­ деть Шмидта, подпадать под действие его удивительного излучения, заряжать­ ся «брожениями». Они не видели, как короток отпущенный ему отрезок вре­ мени. Они не верили в его близкую смерть. А он не был легендарным богатырем, бессмертным духом — он был смертельно больным человеком. Врачи не понимали, как он живет. Легких, как целого еди­ ного органа, у него давно уже не было, процесс изъел их, лишь какие-то остров­ ки еще живой ткани кое-как справля­ лись с необходимейшей для организма работой — выхватывали из крови угле­ кислоту и впрыскивали в нее кислород. Но островков становилось все меньше, и они все хуже справлялись с работой. По­ этому Шмидту были противопоказаны утомления, волнения, разговоры, даже просто появления в его комнате гостей, волей-неволей кравших из воздуха кис­ лород и повышавших концентрацию углекислоты. Но люди с детской настойчивостью и с детским эгоизмом просили позволения прийти, хоть ненадолго, хоть на полчаса, пусть даже на десять минут. И врачи мучительно не понимали, как поступить. Конечно, никто бы из друзей не обидел­ ся, если бы услышал твердый отказ. Да и об обидах ли речь, когда приближается страшный край, которого не миновать никому, когда каждый день может стать последним. Дело в другом. Врачи пони­ мали, что и Шмидту нужны эти люди, что, может быть, именно встречи с ними и заставляют еще работать островки живой ткани в его легких, что именно участие в жизни, постоянное общение, без которого он не мог никогда обойтись, и дает его организму силы, чтобы совер­ шать немыслимое с медицинской точки зрения — жить. Потому врачи разреша­ ли им приходить. А Шмидт ясно понимал все, что с ним происходит. С безжалостной четкостью ума, всю жизнь рвавшегося к постиже­ нию истины, смевшего до конца обдумы­ вать мысли, он видел близость своей смерти. Жестокая последовательность материалиста не позволяла поддаться даже тени иллюзии. Он знал, что там, за последней гранью, не будет ничего. Он знал, что когда придет на берег Стикса— реки времени из древних мифов — то перевозчик Харон поплывет не к друго­ му берегу, не в другую жизнь, не в цар­ ство мертвых, а в никуда, в небытие. Он знал, что это может произойти в лю­ бую минуту, и поэтому щедро, не скряж­ ничая, не экономя, растрачивал тот бес­ ценный капитал, который у него еще оставался,— последние часы и минуты. Словно на параде, чередой, проходили перед ним товарищи по пройденным жизненным поприщам: те, с кем вместе работал он в Наркомпроде, Госплане, Наркомпросе, друзья по вошедшим в ис­ торию полярным экспедициям, те, кто разделил с ним последнюю его страсть— космогонию. И каждый сообщал об ус­ пехах, достигнутых во всех сферах, в ко­ торых и он поработал, и значит, и к ны­ нешнему движению которых тоже был