Сибирские огни, 1976, №12

прогнозам, и жил, как всггда,— широко, размашисто, по-шмидтовски. Да и сей­ час, разве он похож на умирающего? Конечно, приходится лежать. Но ведь не киснет, не опускается — спорит, шу­ тит, смеется. Может, ему и правда за­ бросить всякие там пилюли. Налечь на редьку и этот самый медвежий жир с медом. Глядишь, и быстрее выздоровеет. А ему становилось все хуже. Весной сорок шестого, когда врачи разрешили вернуться из Крыма в Моск­ ву, было лишь временное отступление болезни. Процесс остался — и в легких, и в горле. Врачи выпустили его в мир с великим множеством ограничений. От не­ го требовали беречься,беречься и беречь­ ся. А он за полгода в санатории истоско­ вался по нормальной жизни. Недаром, не­ задолго до отъезда из Крыма, он писал одному из первых своих сотрудников по отделу эволюции Земли — Левину: «До­ рогой Борис Юльевич! Спасибо за книж­ ные и журнальные новинки, которые вы мне так любезно послали. Это было за­ мечательной пищей для удалившегося— невольно — в духовную пустыню». И вот он снова в Москве, где астрономы и геофизики спорят о его теории. Как же возможно беречьсч, вести растительный образ жизни, снова обрекать себя на участь одинокого затворника? Это тем более нелепо, что Шмидт знает: к его возвращению готовились и единомыш­ ленники, и оппоненты. На начало июня в Государственном астрономическом ин­ ституте назначен его доклад. Уже выве- шаны объявления, разосланы повестки. И тут врачи восстают: Шмидту еще нельзя помногу говорить. Он не может с ходу одолеть их напор и сдается: ладно, пусть снимают доклад. Но письма противников, их статьи в печати, на ко­ торые он уже знает, что возразить, по­ буждают к немедленному действию. Он просто не имеет права отказаться от доклада, он должен защитить свое дети­ ще. Молчание будет походить на преда­ тельство. И Шмидт торопливо — чтоб не опоздать, чтобы в Астрономический ин­ ститут не сообщили о его отказе—пишет карандашом записку Козловской: «Доро­ гая Софья Владиславовна! Обдумав по­ ложение, я пришел к выводу, что доклад в ГАИШ должен состояться при любых условиях. Беречь горло буду до и после. Прошу Вас поэтому ничего не говорить об отмене...» И он делает доклад, выступает в пре­ ниях, парирует возражения оппонентов. Его речь, как всегда, блистательна, в ней все прежнее: неожиданные идеи, четкие аргументы, изящная колкость острот, взрывной темперамент. И никто из сотен людей, сидящих в зале, не может пове­ рить, что этот человек только несколько часов назад встал с постели, что после окончания диспута он — ценой неверо­ ятных усилий — доберется до дому и свалится опять в постель. Потом не­ сколько дней будет приходить в себя и говорить шепотом, а то и вовсе мол­ чать и только писать коротенькие запи­ ски на вырванных из блокнота листках. Иногда на недели мир суживается для него до размеров квартиры, комнаты, кровати. Но и это чаще всего не поте­ рянные дни. Он продолжает работать над своей космогонией. Работа уносит его из надоевших стен, где каждый под­ тек краски наизусть помнишь. Его мир снова расширяется до космической не­ объятности. Я телом в прахе истлеваю, Умом громам повелеваю,— вспоминаются ему строки Державина. А когда болезнь отступает, когда хва­ тает сил на то, чтобы встать, надеть ко­ стюм. завязать галстук и старательно бодрым шагом (чтобы жена не останови­ ла) дойти до лифта, Шмидт садится в машину и едет в институт. Ведь он — директор, и отнюдь не формальный ди­ ректор, ни один важный вопрос жизни Института теоретической геофизики не решается без его участия. Причем в этом качестве он отнюдь не всегда — сплошная гуманность и добро­ та. Когда нужно, Шмидт умеет показать силу своего гнева, умеет «культурно вы­ пороть», как некогда заметил пилот са- молета-разведчика Павел Головин. И след такой «порки» — весьма свое­ образный — остался в письме одного сейсмолога: «Многоуважаемый и доро­ гой Отто Юльевич! Мы, сотрудники сейсмологической лаборатории (беру на себя смелость писать от имени всех), очень рады, что уход лаборатории из института не состоялся, и мы остались с Вами. Это выход, о котором мы меч­ тали. Я никогда не забуду того совеща­ ния, в сейсмолаборатории, когда Вы ме­ ня чуть «не избили» за моделирование. Во всяком случае, я именно так себя чувствовал. Да и сейчас это, пожалуй, еще не прошло. Выздоравливайте! Вас очень не хватает». Болезнь не изменила его нрава. Поэто­ му и у научного сотрудника та же реак­ ция на критику, что у лихого пилота — «выпороли», «избили». Но главное, что при этом сейсмолог рад остаться под на­ чалом Шмидта, не хватает ему директо­ ра. Да, это надо уметь так «избивать» и «пороть», чтоб не отталкивать от себя людей, а только больше еще привязы­ вать их к делу. Тут ведь каждая нота голоса имеет значение. Раздражения, грубости, даже болезни никто не спишет. То в институте, то у него дома, то на даче регулярно идут семинары по космо­ гонии, по два, по три, а когда хватает сил, и по четыре раза в месяц. Метод прежний — мозговой штурм. Один из сотрудников отдела эволюции Земли или кто-нибудь из приглашенных ученых де­ лает доклад, а потом все ватагой набра­ сываются на его построения, стараясь смять, сломать, уничтожить конструк­ цию. Работа идет как на специальном автодроме, где, испытывая на прочность