Сибирские огни, 1976, №11

сиональный художник — вынужден пой­ ти сначала на ферму, потом в кочегарку. Свой, уфимцевский (у Андрея и фами­ лия одного корня с названием родного села), он оказался здесь не у дел, пото­ му что деревне нужны не холеные руки интеллигента, привыкшие к кисти и краскам, а рабочие руки крестьянина, умеющие держать черенок вил и лопа­ ту. Горькой иронией звучат слова Кати Холшевниковой, обращенные к Андрею: «А вам ваша деревня даст заказы?.. Вам она отвела место?.. Вас прокормит? Как кочегара она вас прокормит, а как ху­ дожника?.. Она смотрит на вас глазами своего завклуба... Вы отсюда, живете здесь, пишете, и никто этого не видит. А как же насчет отдачи? — В глазах Кати появилась шуточная издевка.— Я читала, что художники дарят свои ра­ боты в музеи родного села. Один пода­ рил тридцать картин». Катино недоумение вполне разделяет и Дмитрий Алексеевич: «Мне вот что непонятно... Учили тебя... Денег на гебя государство затратило. Кого же оно из тебя приготовило? Кем ты для него дол­ жен быть?» Тут и в самом деле не все понятно. Андрей после учебы в городе, став про­ фессиональным художником, вернулся в родное Уфимце^о. Казалось бы, его по­ ступок достоин всяческих похвал, по­ скольку далеко не всегда молодые люди, уехавшие учиться в город и получившие там специальность (даже чисто сельско­ хозяйственную), возвращаются в село. Об этом немало уже написано — и горь­ кого, и скорбного, и едкого... Андрей же вернулся, несмотря на то, что получил специальность сугубо «интеллигент­ ную», городскую, и живет в деревне, мужественно перенося все лишения и невзгоды. И тем не менее Дмитрий Алексее­ вич видит в теперешнем положении Андрея что-то двусмысленное, даже про­ тивоестественное: «Со мной уголь кида­ ешь, а отчего ты убежал? Не зря же оно (государство.— В. Ш.) тебя учило? •За учебу ты должен рассчитаться... А оно тебя кормить должно». В. Коньяков пытается осветить этот вопрос — как в экономическом аспекте, так и Ь нравственном. Как выясняется, город, дав Андрею профессию, не дал ему работы, точнее сказать, не создал ему нормальных условий для твор­ чества. «...Я жил в дощатой времянке у част­ ников. Затыкал носками прогнивший пол по углам, писал свои «городские окраины» и выставлял в художествен­ ном салоне на продажу. Но чаще скла­ дывал под кровать». «...Я предлагал свои услуги. Директора культурных очагов радовались моему приходу. — А что? Вот кстати!.. Мы давно меч­ таем о студии... Знаете, сколько желаю­ щих из цехов приходят! Комнату подбе­ рем. Нам десять кружков нужно орга­ низовать... на общественных началах. На общественных началах... А чем мне жить?» Это и повйекло за собой разочарова­ ние, сомнение в своих способностях, ду­ шевную депрессию; наступило самое страшное для всякого художника — «болезненное неприятие работы». Город, таким образом, оказался чуждым Анд­ рею, и город же возвел стену отчужде­ ния между Андреем и деревней. Поло­ жение воистину драматическое. Однако, отдавая должное смелости В. Коньякова, вызвавшего к жизни ин­ тересную проблему сельских «возвра­ щенцев», все же следует заметить, что писатель эту проблему сам до конца не уяснил. Ибо в метаниях его героя очень много непоследовательного, идущего не столько от противоречивости натуры Андрея Уфимцева, не столько от реаль­ ных сложностей самой жизни, сколько от авторской заданности. Допустим, Андрей, сообщая о причинах своего бег­ ства из города, делает оговорку, что он уехал в деревню не ради того, чтобы искать «корни», не ради очищения от «скверны» городской цивилизации. Од­ нако в дальнейшем, следя за ходом раз­ мышлений героя, невольно делаешь вы­ вод, что это не более как перестраховка. Андрею в какой-то момент вдруг начи­ нает казаться, что его увлечение жи­ вописью — блажь, баловство, что годы учебы в городе ничего ему не дали, лишь усугубили его оторванность от родной почвы. «Может, у меня никогда не было люб­ ви к живописи? Все только привнесено, чуждо, наслоено — книгами, учебой, а я гениальный пахарь и слышу далекий зов настоящей работы? Теперь я это знаю, давно знал... только не находил в себе мужества вслух подумать об этом». Город волей-неволей становится источ­ ником всех бед героя, искусственно про­ тивопоставляется деревне. Хотя тут как дважды два ясно: не приобщись Андрей к городской культуре, не увидел бы он деревню совершенно новыми глазами, не мучился бы, не искал ответа на мно­ гие непростые вопросы, связанные с жизнью современного села. А именно эти муки и обернулись впоследствии для него благом — дали ему тот желанный «толчок», который вывел его из творче­ ского кризиса. Определенная противоречивость — и тоже обусловленная авторской задан- ностью — лежит и на характере Юрия Холшевникова. В какой-то степени этот герой был заранее «обречен» на незавер­ шенность самим построением повести. Повесть написана в форме дневника, ко­ торый поочередно ведут то Андрей, то Катя. Поэтому «партии» их расписаны автором, что называется, по нотам. Катя и Андрей предстают во всей полноте своего внутреннего облика: все их думы, переживания, все мимолетности и нюан­ сы в смене настроений этих героев пе­ реданы бережно и поэтично. Лишенный же «права голоса» Юрий вышел замк­ нутым, статичным. Однако повинна в