Сибирские огни, 1976, №11

помогла? У меня уже за эту картошку без тебя выговор по партийной линии. ...Духовные утраты необратимы... Ты знаешь, что вот Безлепкину надо? Сей­ час он в конторе стоял... Я ему обязан каждый месяц деньги выдавать. Где я их возьму? Подскажи! Выговор мне да­ ли, а денег шиш... Ты меня долбанула — и в сторону. А что мне теперь делать? Понимаешь?» Доля правды в этих словах, безуслов­ но, есть. Умный, толковый руководи­ тель, Измаденов в свое время вывел хозяйство из разрухи, и колхозники бла­ годарны ему за это. Однако председа­ тель не понимает, что достижение все­ общей сытости— не конечная цель, а только ступенька, от которой начинает­ ся самое трудное и самое главное — изменение духовного облика села; не понимает, что с ростом благополучия в людях пробуждается голод духовный, утолить который куда сложнее... Делая упор только на материальное, заботясь только о «накоплении», Измаденов пос­ тепенно разъединяет людей, отнимает у них самую большую радость — радость бескорыстного общения,, товарищества, содружества. Дело вовсе не в торговле, считает Катя, «а в зарождающейся тен­ денции к духовной изоляции». Если Из­ маденов прав, говоря о необходимости обеспечить каждого колхозника работой, дать ему прочный заработок, то Катя трижды права, когда доказывает, что «духовная высота людей» в отличие от материальных запросов не имеет гра­ ниц, и высоту эту нужно измерять уже сейчас. Однако в современной электрифициро­ ванной, радиофицированной, оснащен­ ной автомобилями и мотоциклами дерев­ не, увы, слишком еще велик разрыв между «материальным» и «духовным». И Катя скоро получает еще один жес­ токий урок. Когда очередное торгаше­ ское предприятие Измаденова оберну­ лось большими убытками (погибло не­ сколько десятков приготовленных для продажи в город поросят) и на общекол­ хозном собрании встал вопрос о наказа­ нии председателя, то люди, те самые люди, в которых Катя верила и в кото­ рых стремилась пробудить неприязнь к шкурничеству и потребительству, прого­ лосовали за списание всех убытков. Только бы Измаденов остался с ними, только бы он по-прежнему давал воз­ можность хорошо заработать, пусть да­ же и не совсем честным путем. «Все было правильно... Люди сообща решали свою жизнь... Люди себя не пе­ ресматривали. Председатель знал, что у них глубоко, а я была легка, как по­ плавок, со своими идиллическими над­ стройками». Однако это горькое признание герои­ ни — не вопль отчаяния. Коснувшись в своей повести традици­ онной для русской литературы темы «интеллигенция и народ», В. Коньяков отнюдь не придерживается традиции при разрешении этой темы, не возводит сте­ ны между просвещенными людьми и людьми труда, как это делали, допус­ тим, писатели прошлого столетия. Пора­ жение Кати — лишь временное отступ­ ление, лишь начало длительной и мно­ готрудной борьбы с бездуховностью и бездушием: «Я за человека, намеченно­ го в моей душе, за человека, которого я предвижу, в которого верю. Это лично мое. Это не постороннее». Катя не впадает в отчаяние потому, что такие люди есть не только в ее меч­ тах, но и в жизни, рядом с ней. Хотя бы тот же Дмитрий Алексеевич, человек исключительной честности, не побояв­ шийся выступить в открытую против всеми уважаемого председателя. Это именно он понял первым всю низость председательских «операций» с картош­ кой и поросятами и решительно восстал, написав письмо в газету. Именно «нали­ чие» в деревне таких людей, как Дмит­ рий Алексеевич, и убедило Катю в необ­ ходимости остаться здесь и начать все сначала. С темой деревни в повести «Снегири горят на снегу» тесно смыкается тема искусства — тоже одна из самых доро­ гих и близких В. Коньякову. Как мы помним, этой теме была посвящена пер­ вая повесть писателя. В определенном смысле «Снегири...» является логиче­ ским продолжением разговора о путях развития современной живописи, нача­ того еще в «Цвете солнечных бликов». Не случаен с этой точки зрения и «под­ бор» главных героев. Виктор Губарев и Андрей Уфимцев — люди сходной судь­ бы: Деревенские парни, ставшие ценой огромного труда профессиональными ху­ дожниками. И тот, и другой стремятся после окончания училища на родину, чтобы найти свою тему, создать что-то значительное и нужное людям. Однако деревня встречает их по-раз­ ному и по-разному распоряжается их судьбами. Если Виктор Губарев, точно Антей, прикоснувшийся к земле, сразу по прибытии в деревню обретает и сон, и покой, то взаимоотношения Андрея Уфимцева с деревней складываются на­ много сложнее. Андрей возвращается в село в тяжелом душевном состоянии. Он переживает творческий кризис, на­ ходится на грани полного разочарова­ ния в искусстве. Жизнь его в городе после окончания художественного учи­ лища не сложилась ни в личном плане, ни в творческом. Мытарства по частным квартирам, отсутствие твердого заработ­ ка и, главное, невозможность из-за пос­ тоянной беготни в поисках заказов де­ лать то, что хочешь,— все это надломи­ ло Андрея, заронило в нем сомнение в правильности выбранной им профессии. И Андрей «бросил все и уехал. Уехал не в деревню, не искать «корни нацио­ нального искусства», а уехал домой, жить рядом с людьми»... Однако и «дома» жизнь оказалась далеко не сладкой. Работы по специаль­ ности здесь тем более не нашлось, и художник — дипломированный, профес