Сибирские огни, 1976, №11

Но Шлыков по-прежнему молчал. Перекинув со спины мешок, он стал медленно вынимать из него знакомые Маше вещи: старую папаху, в которой всегда ходил Иван, широкий красный кушак, черную сатино­ вую рубаху. Наконец Маш а с усилием р а зж а л а помертвевшие губы и тихо очень тихо сказала: — Говори... все... по порядку. Господи, дай сил... Филимон долго не мог собраться с мыслями. Потом, постепенно ус­ покоившись, начал говорить. Его никто не перебивал. Эх, Машенька, не знал Иван Евлампиевич правды, думал: уж нет вас в живых. Это Фишкин с Сухаревым подослали ламу с сообщением о вашей смерти — силы партизанские ослабить хотели. Только просчита­ лись. вдребезги разбили мы их банду. Иван-то Евлампиевич от горя в самую гущу лез. Смерть мгновенную принял — прямо в сердце клинок угодил... От волнения у Шлыкова сорвался голос. Успокоившись, про­ должал : — Похоронили мы нашего дорогого командира вместе с други­ ми погибшими бойцами. Пятнадцать человек в тот раз наших погибло. Могила их на берегу Темника, под березками. Маша развернула лежащую на коленях черную рубаху мужа, отре­ шенно уставилась взглядом на маленькую дырочку с запекшейся вокруг нее кровью... Поднесла рубаху к губам и словно замерла. — Когда хоронили,— глухо послышался голос Шлыкова,— пере­ одели в чистую, а эту сохрани детям. Пусть всегда помнят отца. Иван погиб, чтобы они были счастливыми. Партбилет его сдал в уком... Голос доносился до Маши издалека-издалека, будто сквозь вату. Потом как-то странно затих, и ей показалось, что и Шлыков, и дети словно куда-то исчезли. ^ Сообщение о смерти сына сделало Евлаху Дунаева совсем неузна­ ваемым. Забьется старый купец в угол и думает, думает о чем-то. Ок­ ликнет его Ксения Семеновна, он и ей ничего не отвечает. Смотрит на жену так, словно не знает ее. — Что ж ты спать-то не ложишься? — крикнет Ксения Семеновна. — A-а... спать, Ксеньюшка, спать. Сейчас я, сейчас.— А сам продол­ жа ет сидеть, не шелохнувшись. — Господи, словно малый ребенок стал,— жаловалась Ксения Се­ меновна соседкам.— Куда буйство и злость девались. Дни шли, а Евлаха по-прежнему был отрешен от всего. Но однажды заметила Ксения Семеновна, что глаза мужа по-другому стали глядеть, вроде повеселее. «Может, образуется?» — с надеждой подумала она! И в самом деле, как-то проснулся Евлаха спокойным, бодрым, будто ре­ шил ту сложную задачу, над которой так долго думал. Впервые за мно­ го дней обратился к жене: — Собери-ка меня, Ксеньюшка. Съезжу на родину, в Торей. — В Торей? Д а зачем тебе туда? Евлаха промолчал. Приехав в Торей, он долго бродил среди незнакомого, понаехавшего откуда-то люда и не узнавал родного села. И его, осунувшегося, поста­ ревшего, никто не узнавал. Будто случайно зашел на коммунарский двор и затрепетал от радости. Серко — его любимый жеребец,— словно по­ чувствовав хозяина, беспокойно поднял голову. Подавив желание по­ дойти к коню, Евлаха поспешно бросился прочь. А ночью пробрался в конюшню, впотьмах нащупал уздечку, оседлал Серка и воровски вывел его из стойла. Рассвет застал Евлаху далеко в долине. Впереди уже маячили горы перед Цеженской станицей. Свой, когда-то богатый, дом в Хамнее Евл а ­ ха оглядел с болью. Тесовые ворота сорваны. Двухэтажный амбар — 8. Сибирские огни 11.