Сибирские огни, 1976, №10

6 Любовь Ивановна Алмазова сама принялась лечить Шаталова, взяв помощником и консультантом медбрата дядю Федота. Д а , именно эти двое, целые сутки боровшиеся за жизнь Шаталова, занялись им и дальше; одна — с точки зрения научной, официально-ме­ дицинской; другой — со стороны народной, «травной», целительной. Странные начались для Володьки дни, странные ночи- Словно исчер­ пав саму себя, его мысль — и та, гибельная, сверлящая, и вообще вся­ кая другая,— вдруг куда-то исчезла, испарилась; наступила странная пустота, невесомость, немозговое, почти растительное существование. Теперь он просыпался, ел и снова засыпал; днем, ночью, вечером, утром, в любое время суток он спал, дремал или хотел спать. Главный кризис, видимо, миновал. Душевная тяжесть оставалась, но уже не та, а словно притупленная, затуманенная, где-то там, за кад­ ром, как бы общий расплывчатый фон, а в кадре его сознания в корот­ кие перерывы этой первоначальной жизни-сна возникали поочередно то согбенный, в неизменно мятом халате, серьезный старик со старомодны­ ми очками на кончике вислого носа и мудрыми светло-голубыми глаза­ ми, то доброжелательная черноволосая и полноватая женщина — его врач, то друзья-шахматисты, вечно рассказывающие ему что-то веселое, а то вообще какая-нибудь сердобольная санитарка или женщина из больных, согласившаяся посидеть-подежурить в его крохотной палатке. Лечение-его было кардинально изменено. Любовь Михайловна ра­ зом отменила все лекарства, кроме общеукрепляющих, а дед специаль­ но съездил куда-то в глухомань за самыми секретными и редкими сибирскими травами. Именно настой из них — вязкий, черный, жутко противный — и дал Володьке тот спасительный, почти летаргический сон плюс хоть маленький, но постоянный аппетит. А неугомонный дед тем временем развивал успех и с другой стороны — занимался своей оригинальной «психотерапией», которую он при Володьке как-то объяс­ нял Гене-журналисту так: — Человеку перво-наперво душу облегчить надо, тогда и тело оздо- ровеет, фактически сказать. Вот, думаете, бабы дуры уж совсем, что сой­ дутся да знай лясы точат о своем житье-бытье? Э-э-э, нет, баба, она больше сердцем живет, ближе к сердцу все и принимает. Если бы она только молчала да курила, как некоторые мужики, давно бы с ума со­ шла. Болтовня эта — противоядие у них против обид и напастей. Выска­ жутся, обсудят все и как бы друг дружке беду на плечи переложат, оно и легче миром-то нести... И еще должна быть вера, просто вера человека в свои силы,— тол­ ковал дед, поправляя свои потешные, допотопные очки,— Вот у Володи, скажем , в чем главная беда? В том, что потерял веру в себя. И того! мол, не могу, и тут слаб, и никто меня не любит, и жить мне поэтому не стоит... Так я говорю, Володя? — Д а , так... приблизительно. — Вот видишь! А ну теперь глянь на него ты, Геннадий. Чем он хуже других? Парень видный, симпатичный, и ведь не дурак, далеко-о-о не дурак, я тебе скажу. У него эта напасть не от природы, а просто функ­ циональная, ну временная, фактически сказать. А значит — преодолеет ее, непременно встанет на ноги! Девчат еще с ума сводить будет наш Володя, попомните мои слова! — Оптимист вы... дядя Федя,— невольно улыбался Володька и гла­ за его увлажнялись, нервно блестели; видно было — вспоминал Галю — Оптимист не оптимист, а маленько дальше тебя, дурня вижу «Сына вы себе нашли, дядя Федя»,— шутили больные наблюдая как «маракует» над парнем чудаковатый старикан. Помалу и Володька