Сибирские огни, 1976, №10

Пока он был здоров, весел, силен, люди любили, принимали его. Но стоило заболеть, лишиться былых преимуществ... И что же?.. Отверну­ лись от него люди! А некоторые, видимо, и презирать начали. Д а , да!.. Например, та же Галя- Вспомнилось, как в один из приступов он метался по кровати, зады ­ хался, просил жену вызвать «скорую», которая только-только уехала. И вдруг Галя перестала его успокаивать, затихла. Удивленно он огля­ нулся — жена сидела в кресле у окна, подперев щеку кулаком, и с хо ­ лодным, презрительно-жестоким выражением смотрела на него: «Чтоб ты сдох, надоел до тошноты!» В згляд этот оглушил Володьку сильнее боли. Он отвернулся к стене и, стиснув зубы, поклялся скорее умереть, чем проронить еще слово или стон. Именно после этого запомнившего­ ся на всю жизнь взгляда Володька согласился уехать с матерью в деревню. Мысли текли тягучие, страшные. Разве Галя в чем-то виновата? Она выходила зам уж за «настоящего мужчину», а не за хлюпика-неврасте- ника. Сколько можно с ним мучиться?.. К утру, когда угнездившийся под крыльцом Тузик давно спал, а на улице прогорланил первый петух, Володька пришел к окончательному выводу: дальше ж дать улучшения не стоит. К ак человек он не удался, вылечить его невозможно- Стоит ли путаться у людей под ногами?.. Лучше покончить все р а ­ зом! Д а, да — все разом! Но только не здесь (мать может не вынести), а, например... хоть в той же горбольнице. Там все будет выглядеть есте­ ственным: леж ал , леж ал и... В больницу его долго не отпускали. Мать плакала, отец угрюмо вор­ чал: «Дома лучше, а от таблеток один вред». Но Володька настаивал: ведь там все же врачи, может, какое-то новое средство применят и выле­ чат — в это он верил иногда, проблесками. Вскоре его все-таки%отвезли. Однако и в больнице Володька не решился сразу на задуманное. Тянул, ж дал чего-то: конец все же был страшен, воображение; рисовало жуткие картины похорон... Было невыносимо представить себе на прогулках в больничном сади ­ ке, что небо, деревья, птицы, воздух, молоденькие медсестры с милыми челками из-под накрахмаленных чепчиков — все это останется, а он, Володька Ш аталов, исчезнет, канет в небытие и никогда-никогда уже этого не увидит. Иногда, как бы напуганный, измученный еще и этими мыслями, он чувствовал некий просвет, луч, некое облегчение — да полно, так ли все безнадежно? И уже слабо мелькали в памяти другие картины, другая сторона его жизни — светлая, человечная; он виделся себе не таким уж «конче­ ным», а просто... ну очень самолюбивым — да; нетерпеливым, увлекаю ­ щимся, наивным — да; но ведь добрым все-таки, веселым, общитель­ ным... вообще — обычным, мало отличающимся от других парнем! И славными, добрыми виделись ему другие люди — мать, отец, Галя, однокурсники, он вспоминал случаи их истинной, бескорыстной помощи и вновь слабо оживал: а вдруг все-таки его вылечат? Вдруг — чудо? У него — «временный нервный срыв», а ведь сейчас и не такое выле­ чивают. И, кто знает, может, эти пока редкие просветы со временем переси­ лили бы болезнь, если бы не Гоша Лым арь, подрубивший разом послед­ ние Володькины надежды.-. Д а и Гена-журналист, хотя и ж елал ему добра, своей проницатель­ ной речью против «вундеркиндов» тоже не добавил радости — все сходилось в точку, сводилось к одному...