Сибирские огни, 1976, №10

приноравливался ухватить, но беспо­ мощно ковылял вокруг, почти все время балансируя только крыльями. И я уви­ дел: левая лапка у него — культя. — Нет, тут, похоже, другое, совсем другое! — горестно и вместе с тем ярост­ но произнес Василий Макарович.— Не отдавили, а... Вы слышали, Образцов про такие случаи рассказывает? — Слышал. Мальчишки во дворе за искалеченным голубем с любопытством наблюдают. Это, да? — Тому еще и крылья повредили! Что это, а? Откуда? Ведь из таких малолет­ них мучителей, из этих бездушных су­ ществ могут, наверно, бандиты выра­ сти, вот что страшно-то. — А вы помните,—спросил я,— Об­ разцов очень точно сказал: не берусь утверждать, что все сто процентов этих маленьких извергов станут бандитами, убийцами, но могу утверждать катего­ рически, что все бандиты и убийцы в детстве вот так терзали, а то и убивали птиц, собак, кошек... — Прав он, прав! — воскликнул Шук­ шин.—Прямо закон психологический сформулировал. Вот о чем нужно ду­ мать и родителям, и воспитателям дет­ садов, и школьным учителям, конечно, и работникам детских комнат милиции, да всем, в общем-то!.. — И писателям, правда? — И писателям, само собой. Придет время, выскажусь на эту тему, не знаю еще как. Не детский ведь я литератор- то. Только об этом надо, по-моему, с осо­ бой силой написать. Без соплей, без ахов, но и без всяких скидок ни на что. До сердцевины докопаться, откуда такое уродство моральное берется. Заметьте, не озорство, не чудачество, а именно уродство, именно —нравственное! Отку­ да растет и куда может вырасти. Когда- нибудь... попробую. Не написал он этого. Не захотел? Не сумел? Или —не успел? На обратном пути он был молчалив. И работалось в тот раз не плодотворно. Дня через три он уезжал, и чем ближе подходил этот день, тем заметнее обост­ рялось его нетерпение: «Скорей бы на родину! (Так он часто называл родной Алтай). Всегда для меня это большое со­ бытие. Подзарядка, что ли, внутренних батарей, наверно, так. Корни там, пони­ маете, корни!» Буквально накануне отъезда там же, на Потанинской, дописан был новый фи­ нал «Любавиных». Именно дописан. Де­ ло в том, что по первоначальному за­ мыслу роман заканчивался теперешней предпоследней главкой — мучительным паническим бегством Егора Любавина, который, страшась заслуженного воз­ мездия, затравленно мчится на коне — в неизвестность, в бездомность. Мы об­ суждали этот финал еще в Москве. Так вот, перед отъездом из Новосибирска Шукшин написал еще несколько стра­ ничек: «под занавес» перед читателем появляются Кузьма Родионов и кузнец Федя Байкалов. Так возникла тепереш­ няя главка двадцать третья второй ча­ сти с ее заключающими роман стро­ ками: «— Что меня побили — это полбеды. Хуже будет, когда я побью.— И рука его, могучая рука кузнеца, притрону­ лась к худому плечу городского парня. Свело же что-то этих непохожих лю­ дей. Жизнь... Большая она, черт возьми!..» — Все-таки, не то немножечко. Не то. Надо бы еще поработать над финалом, да некогда. Вечно некогда! — огорченно говорил Василий Макарович, перечитав две или три странички, срочно напеча­ танные редакционной машинисткой Ли­ ей Серафимовной, и, махнув рукой, про­ тянул их мне,—дескать, «была не была, пусть так!» В общем, и эта концовка не удовлетворила его, но так он к ней и не вернулся потом: в лежащей передо мной книге, изданной «Советским писателем», все осталось именно так, как было сроч­ но написано в Новосибирске. Значит, и туда отправил неизменными все' вставки, как бы «канонизировав» текст, появившийся в редакционных кабине­ тах на Потанинской улице. А сейчас я перечитываю финальную страницу книги, и вот что приходит в голову: случайно ли новую последнюю строку романа понадобилось Шукшину начать именно тем словом, которое он потребовал набрать в одной из предше­ ствующих глав « о б я з а т е л ь н о с б о л ь ш о й б у к ' в ы» в конце фра­ зы? И еще добавить теперь о самой жиз­ ни: «Большая она...» Согласитесь, что это особенно остро воспринимается теперь, когда его такая недлинная, но поистине большая жизнь закончилась так вне­ запно. И как же мог я в те дни работы его на Потанинской равнодушно наблюдать, что он с каким-то ожесточенным удо­ вольствием комкает и швыряет в корзи­ ну страницы черновиков да и набело переписанные им страницы, но все же хранившие и следы авторской до­ полнительной правки! А делал он это сразу после вычитки машинописных страниц. Ведь всего и требовалось тогда —про­ тянуть руку, достать, разгладить, поло­ жить в стол. Не протянул! Сколько же непоправимых ошибок до­ пускаем мы, когда нас парализует рав­ нодушие, которое тем страшнее, чем оно... незаметнее, неосознаннее! А встречи интересные с этим челове­ ком были и еще. Но как мало! Года через два после публикации «Лю­ бавиных» Шукшин снова «транзитом» на Алтай побывал в Новосибирске, оста­ вил рассказы. И на вопрос, не тянет ли его к себе уже освоенная романная фор­ ма, ответил так: закончил большой сце­ нарий о Степане Разине, отшлифует, займется надолго фильмом — сам будет ставить, сам сыграет Разина,—ни один кинозамысел так не захватывал. Но по