Сибирские огни, 1976, №10

чества, а о масштабах личности, о ее нравственном и волевом потенциале. И еще —вот о чем: давайте все-таки будем поосторожнее с шаблонным иро­ низированием насчет «громких слов». Далеко не всегда они расходятся с де­ лом. Петр Воронин доказал это абсолют­ но неопровержимо. Жизнью и смертью. ...Устанавливаю его книги снова на полку. Взгляд задерживается на тол­ стых многолистных томах в черных пе­ реплетах с красной, стилизованной под старославянский алфавит строкой ко­ роткого названия. А надйиси на титуль­ ных листах... я словно вижу их сквозь плотный картон переплетов —настолько запомнился этот причудливый «анти- каллиграфический», какой-то разноли­ кий почерк, в котором «д» похоже то на латинское «s», то на зеркально отражен­ ное «с» русское, а совсем условное «т» напоминает... мягкий знак и прочитыва­ ется только в контексте всего слова. Давно известно: жизнь преподносит иногда такие совпадения, что, встретив нечто подобное в литературе, на сцене, на экране, мы готовы упрекнуть авто­ ров в «нарочитой подгонке фактов», в заведомой неправдоподобности. Именно такое произошло со мной весной 1973 го­ да. Просматривая папки домашнего ар­ хива с письмами, я внимательно пере­ читал красочную складную открытку, на которой вот этим «текучим» почер­ ком написано поздравление с Октябрем 1971 года, адресованное из Симферопо­ ля мне и моей семье. Заключительные строки не очень характерны для позд­ равительного «жанра»: «Берегите здоровье, которое мы все не умеем беречь, а тем паче приобре­ тать. Тратим, не приобретая, а это пло­ хо. Ваш А. Черкасов». А через две недели я прочел в «Лит. газете» сообщение о смерти этого чело­ века. ...Познакомился я с Алексеем Тимо­ феевичем в конце 1956 года, когда ре­ дакция «Сибирских огней» готовила к публикации сокращенный вариант ро­ мана «Хмель», толстые тома которого стоят —вот они —на полках моего стел­ лажа. Надо сказать, что досталась мне тогда «палаческая» работа: девятьсот страниц сжать до двухсот пятидесяти, наметив для автора огромные пласты «выбросов» и художественно логичные связки, «мостики». Больше журнал не мог тогда предоставить места,—бывают такие ситуации. Предварительно мы пе­ реписывались. Я отправлял Черкасову длиннющие письма, соавтором которых иногда был тогдашний главный редак­ тор журнала Анатолий Васильевич Вы­ соцкий. Впервые я увидел его имя — Алексей Черкасов — именно на этой рукописи, и, признаться, оно мне ничего не говори­ ло, но я был поражен яркостью и свое­ обычностью языковой ткани, «могутно- стью» действующих лиц, обилием рас­ каленных сюжетных противоборств, хотя не мог не заметить неожиданных срывов и, так сказать, «завихрений». Анатолий Васильевич рассказал мне о нелегкой судьбе этого отнюдь не «начи­ нающего» писателя. Позже многое уз­ нал я от самого Черкасова. В частности, показывал он мне, когда через несколь­ ко лет я был у него дома в Краснояр­ ске, очень доброжелательное письмо и длинные телеграммы А. А. Фадеева,— дружеские и уважительные. Одна из те­ леграмм — сочувственная и ободряю­ щая —отправлена Фадеевым сразу пос­ ле появления в печати сокрушительного разноса черкасовского романа «День на­ чинается на Востоке». Факт, кстати ска­ зать, характеризующий человеческие качества самого Александра Алексан­ дровича как главы Союза писателей. Итак, «сначала было слово» письмен­ ное, потом он приехал для бесед устных и практической работы. Прямо с поез­ да— в редакцию. Звучит в памяти его энергичное и какое-то задиристое —еще в дверях — «Здрассте!». Спортивная фи­ гура, легкая, «летящая» походка и чуть высоковатый голос. Состоялся пред­ варительный разговор в кабинете А. В. Высоцкого, затем мы долго беседо­ вали в номере «Гостиницы Советов» (ныне — «Сибирь»), Приходил я туда в последующие дни много раз. . Наверное, любой редактор черкасов- ских произведений помнит, как трудно и... увлекательно было работать с этим писателем. Героев своих он испытывал «на излом» в условиях, как говорят се­ годня, экстремальных. Образы у него — мощные, многие сцены организованы блистательно, речь героев-кержаков — густая, ядреная и даже в архаичности лексики и оборотов —убедительная, не нарочитая, пейзажи пластически зри­ мые (например, речки таежные Жул- дет и Малтат запомнились как нечто одушевленно-индивидуальное, как дей­ ствующие лица). И —рядом с этим, вну­ три этого —досадные «просмотры» или «переборы», явно и резко нарушающие его изобразительную манеру, его систе­ му образов, словно экскурсы в беллетри­ стику совсем иного плана и уровня... Порывистый, очень нервный, экспрес­ сивный до крайности, Алексей Тимофее­ вич то расхаживал по номеру, то приса­ живался на узкий диванчик и почти сразу вскакивал. Он яростно отстаивал каждую фразу, любой кусок любого эпизода. И вдруг... предлагал что-то со­ вершенно новое, никак, собственно, не вытекающее из моих предложений или вытекающее в каких-то гиперболиче­ ских, непредвидимых мною масштабах. И не успевал я осмыслить суть и пред­ ставить будущие контуры вот в эту се­ кунду вспыхнувшей в мозгу автора идеи, как он стремительно шагал к сто