Сибирские огни, 1976, №10

* • •> .. П Е Р В Ы Й В Е Ч Е Р И ТРИДЦ А Т Ь Л Е Т пятерки). С огромным напряжением, но — работать. А опухоль выросла снова. Возобнови­ лись прежние нестерпимые физические муки, помноженные теперь, наверное, на ужас перед новой операцией да и пе­ ред приближающейся гибелью —не мог же он не вселиться в него, этот ужас! Ему сказали: «Откладывать нель­ зя !»— «Если так,— скорее везите меня». Вторая операция — почти без шансов на спасение. Но «почти» не означает «без». Его спасли. Хотя точнее было бы, вероятно, сказать: он спасся сам. Волей! Не сдался, как это неизбежно сделал бы «тепличный цветок». На этот раз последствия и самой опу­ холи, и «изъятия» ее из мозга длились дольше. Мы жили в одном доме. Я приходил к нему после того, как его вторично при­ везли из Москвы, сначала просто наве­ щать больного, стараясь не утомлять его ответами на расспросы о новостях в пи­ сательской жизни, в журнале. А через какой-то срок приходил... работать, го­ товить для «Сибирских огней» новую повесть (фантастическую!) «Прыжок в послезавтра». Не знаю, как вам, читатель, а мне фантастическим кажется тот факт, что мозг, дважды страшно травмированный, перенесший два глубоких вторжения, продолжал активно мыслить, воспри­ нимать и перерабатывать поток спе­ циальной информации (научно-техниче­ ской, философской, футурологической) и создавать в воображении зримую «мо­ дель» далекого будущего жизни землян. И — подыскивать слова, образы для вос­ произведения этой модели. Трудно поверить, но во время наших бесед Петр Иванович постоянно ссылал­ ся то на одну, то на другую новую кни­ гу, поражал меня своей эрудицией, но при этом досадовал, что многого необхо­ димого не имеет возможности узнать. И повесть была написана. Закончена. Он позвонил по телефону: — Сейчас Аленка придет из школы, и я сразу командирую ее к вам. Принесет. Ладно? Я прочел и... сделал на полях гораздо меньше карандашных пометок, чем хо­ телось, чем делаю их обычно. Решил: осторожно поговорю о нескольких наи­ более существенных, но не очень все-та­ ки трудоемких своих предложениях, а когда согласуем все,— дам на чтение редколлегии. Это было на следующий день. Прежде всего он, напрягая зрение (носил сильно увеличивающие очки), полистал рукопись и вдруг сказал с горькой обидой: — Борис Константинович, это нечест­ но! Не верю, что у вас так мало замеча­ ний. Зачем вы какие-то скидки делаете? Литература есть литература, и, в меру своих творческих возможностей, я обя­ зан выдать все. Пока работается, необ­ ходимо работать. Выкладывайте, пожа­ луйста, все свои претензии. Целиком. Вот так! Работа над повестью продолжалась. Мы ее напечатали, потом она вышла и, отдельным изданием. Между тем разрушительная болезнь пошла на третий приступ! Снова — проклятая опухоль! Теперь, думали родные и друзья, операция уже практически бесполезна. Да и кто ре­ шится? Решился — он. И своей решимостью вдохновил врачей на, казалось бы, не­ возможное ни для него, ни для них. И —выжил. Долгое время был частично парализо­ ван, был совсем немым, почти ослеп. Но мысленно Петя Воронин — в этом нель­ зя сомневаться — приказал себе: «Вперед!» Как приказывал себе в любом поло­ жении, в любых обстоятельствах. Как приказал после первой операции, когда написал повесть... о больном, перенесшем такую операцию, о врачах и назвал эту повесть «Здравствуй, жизнь». А потом — роман «Хочу жить!» В сборнике «Писатели о себе» (Запсиб- издат, 1973) П. И. Воронин, не изменяя своему стилю высказывания, своей пря­ мой категоричности, говорит о работе над этим произведением так: «Жить — это значит работать, приносить людям пользу. А я спотыкался чуть ли не на каждой фразе... Помогло упрямство. Я все-таки закончил новую книгу... и это была одна из главных побед, которую я одержал над собой». Как часто говорят сегодня психологи и психофизиологи о необходимости «побед над собой», как горячо рекомен­ дуют развивать в себе это качество!... Петя Воронин победил себя и после тре­ тьей операции на мозге. Прошел срок — восстановилось ча­ стично зрение, восстановилась речь. По­ том он стал выходить на улицу, снача­ ла с помощью своих близких, затем прогуливался и один, опираясь на пал­ ку. Не раз я встречал его около нашего дома. И всегда он вступал в заинтересо­ ванную беседу, расспрашивав, сове­ товал. Прошло еще какое-то время. Писа­ тель... работал! И в порядке знаменательного совпаде­ ния даже тот самый номер «Сибирских огней», который заканчивается некроло­ гом о его смерти, открывается его доку­ ментальной повестью, само название ко­ торой исключительно характерно для него: «Одержимость». Это — повесть об отце, о его жизни, о чести рабочего человека. Фактически — о том, что «тепличным цветком» быть нельзя. О развитии способности противостоять ветрам любых жизненных труд­ ностей! Он имел право на подобные призы­ вы —они были его жизненным прин­ ципом. Я говорил здесь не о масштабах твор