Сибирские огни, 1976, №10

читать новые главы... Прошел значи­ тельный срок, и Анатолий Степанович положил на мой стол весьма объеми­ стую папку. Молча. — Принес! — радостно воскликнул я.—Поздравить с окончанием? — Всё. Хватит издеваться над челове­ ком! — не принял он моего тона. — Значит, так: читай сам, дай читать дру­ гим и давайте-ка, товарищи, работать над подготовкой в набор. Я договорный срок выполнил, теперь, понимаете, и вы свои обязательства выполняйте. Вот так вот. И хотя энергичные эти слова произно­ сил он в своей обычной манере,—не­ громко, вроде бы и флегматично, за этим чувствовалась твердая уверенность в себе. Я нетерпеливо развязал папку. Взгля­ нул на последнюю страницу: 565-я. Итак: 80 — 212 — 565. Рассказ — повесть — роман! Не разжижение гущины. Не разбуха­ ние рукописи за счет глав пористых, страниц вялых. Нет, в большинстве слу­ чаев — органический рост новых «кри­ сталлов» в созданной автором «художе­ ственной среде». Встречались ли, тем не менее, куски, написанные ниже оптимального уровня, достигнутого автором? Да. Случалось, что ему вдруг изменяло чувство меры — то, что Достоевский выразил в своем знаменитом определении «чуть-чуть». Тогда некоторые сцены, написанные (подчеркиваю это) не шаблонно, не инертно, а экспрессивно, ярко, «по-ива­ новски», уже не вносили ничего нового в образ Григория Бородина, а просто еще раз демонстрировали его крайнюю озлобленность. Иногда, напротив, воз­ никала, с моей точки зрения, необходи­ мость расширения какого-либо эпизода. Кое-где обнаруживались языковые про­ смотры, а они особенно резко бросались в глаза — и вот почему. Каждый читатель произведений Ана­ толия Иванова хорошо знает, что язы ­ ковая их ткань —не стандартно-«обоб- щенная», не безлико-нейтральная (что, в общем-то, чего греха таить, встречает­ ся не совсем редко), а своеобразно вы­ разительная, динамичная, впечатляю­ щая. Есть писатели, рукописи которых, образно выражаясь, редактировать надо в резиновых перчатках: из фразы часто бьет ток! Такое ощущение возникло у меня и тогда, когда готовились в набор сокращенный вариант «Хмеля» Черка­ сова, «Горькие травы» и «Исход» Про­ скурина, романы Шукшина, «Кража» Астафьева, «Млечный путь» Борщагов­ ского, рассказы Залыгина «Оськин ар- гиш», «Пик половодья», «Дикие побеги» Колыхалова, «Мшава» Якубовского... Но тем заметнее на фоне т а к о й сти­ листики и т а к о й лексики любая вы­ чурная или инертная фраза, даже про- t сто любое «не то» слово, ибо они вылеза­ ют из языковой ткани, как неожиданно ржавая пружина, прорвавшая новый матрац,— да простят мне художники слова это «непочтительное» сравнение. Таков ведь незыблемый психологиче­ ский закон читательского восприятия. Вот все это было темой карандашных моих пометок на полях, а иногда и на оборотах страниц «Повители» и позже — нескольких вариантов романа «Тени исчезают в полдень», темой наших мно­ гочисленных длительных бесед. А надо добавить, что вскоре бывший редактор Мошковской районной газеты стал за­ местителем главного редактора журнала «Сибирские огни». В этой ситуации при­ шла моя пора пошутить: — Слушай, Анатолий Степанович, в административном отношении началь­ н и к—ты, поскольку я —всего зав. отде­ лом, но что касаемо подготовки твоих произведений в набор, тут дело иное: все-таки не ты меня редактируешь, а я тебя. Так что давай учитывай эту нашу с тобой «диалектику». Серьезно говоря, он, разумеется, и без того «учитывал» то, что считал внутрен­ не целесообразным учитывать, со мно­ гими предложениями соглашался, на­ пример, написал большой кусок о дея­ тельности Захара Большакова, который мы предварительно условно назвали «день председателя колхоза». Иногда соглашался и что-то изъять. Принимал порой языковую правку. Приносил он все дополнения и переделки написан­ ными от руки. Я и сейчас ясно представ­ ляю страницы, густо — строк по пятьде­ сят — исписанные фиолетовым «шари­ ком». Кстати сказать, любопытна его творческая особенность, которая, веро­ ятно, способна теперь привести в отчая­ ние работников литературных музеев или архивов: многие страницы «Повите­ ли» написаны на оборотах рукописей рассказов, а многие страницы романа «Тени исчезают в полдень», в свою оче­ редь,—на... оборотной стороне подлин­ ника и черновиков «Повители»! — Да как тебе не жалко портить ру­ кописи? Что, бумаги, что ли, не хвата­ ет? — На свое невольно вырвавшееся восклицание я услышал совершенно неожиданный и очень интересный ответ: — Да, понимаешь, мне как-то легче пишется на этой вот использованной од­ нажды бумаге. Эти страницы вроде уже не просто бумага. Что-то большее. И я, когда пишу на таких страницах, словно бы опору какую-то чувствую. И это мобилизует как-то, возбуждает творческую энергию, понял? Нередко, однако, возникали и трудные споры. До сих пор жалею, что не смог убедить Анатолия Степановича в том, что после немалого количества злодей­ ских поступков Григория Бородина, ког­ да в э т о м плане характер главного ге­ роя уже вполне аргументирован,— ненужным, несколько даже претящим является эпизод, в котором. Григорий медленно раздавливает голову приполз­ шего к его дому Терентия Зеркалова — I t *