Сибирские огни, 1976, №10

...Зверь с Бабником шли в ста метрах сзади. Бабник еще в вагоне «засек» смазливую, кокетливую массовичку и теперь, обнаружив ее впе­ реди, вдруг загорелся очередной «идеей»: — Слышь, Звя, глянь, какой кадр пропадает... Фигура, ноги, выве­ ска... И одна ночами гуляет, не боится... Тебя это ни на какую мысль не наводит? — Заткнись, дура, не до нее...— глухо проворчал Зверь; он был уг­ рюм, полон нехороших мыслей и подозрений — чувствовал, что не все там ладно с Шохой. Конечно, его «берлогу» этот крючок не знает, и з а ­ хочет продать, да не продаст, но все же... все же надо уходить, это Зверь понимал отчетливо. Уходить немедленно, пусть и с ненадежной «ксивой». — Ну, а кого, кого бояться? — возбужденно наседал Бабник.— Ты завтра отваливаешь, так почему бы напоследок... Мы же без мокра, без хипиша... Она зеленая, дурочка еще, под «пером» будет как шелковая, сама разденется... Зверь молчал, сопел, мрачно шагал. В другой момент он и мысли бы не допустил ввязываться хотя и напоследок в «баловство с девоч­ кой», но сегодня им овладело какое-то странное безразличие. Он чувст­ вовал: неудача с Шохой — амба, предел, сегодня он сорвется, на даче у Бабника будет «волчья» ночь. < ...Это началось с ним в зоне, когда схватил третий срок и словно что- то главное понял насчет своей дальнейшей жизни. Обычно спокойный, грубовато-ленивый, наглый, он вдруг разом мрачнел, затихал, весь сжи­ мался, как зловещая стальная пружина, и ждал ночи в бараке — полно­ го одиночества и тишины. Забивался на свою угловую нару, палил свеч­ ку и начинал пить припасенную заранее водку или «косорыловку», иногда десятками глотал «кайфовые», добытые где-то расторопными дружками таблетки. Однако не пьянел, а еще больше, мрачнел, угрю­ мел, все Страшнее глядя исподлобья вокруг, скрипя зубами и тяжело дыша. Наконец начинал метаться по нарам, выть, что-то бормотать, по­ степенно переходя на сиплый и жуткий рев-бред, и товарищи по бараку, проснувшись, опасливо ворчали: «Опять Зв я выступает... Счас блажить начнет, что в нем погиб Покрышкин...» И точно: Зверь полосовал на груди рубаху, грыз нары, рвал подуш­ ку и, бешено брызжа слюной, орал куда-то вверх, словно в поднебесье над бараком: «Кур-рва кулацкая... пахан ты мой подлючий... изнахра- тил меня с детства... Волком сделал... вот волком и живу... расплачи­ ваюсь... А ведь силы — во кулаки! Нервы железные,., сердце что экска­ ватор... Эх, Покрышкиным бы мог стать... землю бы, как яблоко, на л а ­ дони катал... И в школе мечтал... на летуна... но пахан... загибаюсь по зонам... Сдохну, как бешеный кобель под забором... и ни одна сволочь не почешется»... В такие нбчи соседние с ним нары пустовали. Доведя себя до пол­ ного исступления, он, как настоящий зверь, мог наброситься на кого по­ пало; если так случалось, на него наваливались всем бараком, били, крутили руки, намертво привязывали до утра к нарам... Знал о таких ночах и Бабник, заметивший, кстати, что именно н а ­ кануне лютый его дружок вдруг как бы замирал, делался апатичным, опускал вожжи, позволяя «ведомому» временно управлять собой. Именно т акая ночь надвигалась сегодня, Бабник тоже это понял по тому, с какой судорожной жадностью уже выпивший Зверь купил в ве­ чернем ресторане четыре бутылки водки на ночь. И именно такой момент апатии перед зловещим неистовством переживал сейчас угрюмо плету­ щийся по бетонке Зверь. Сворачивая, оба воровато оглянулись назад: некий хмельной курорт