Сибирские огни, 1976, №10

ден, сам молотком пропитаться думаю. Нету, Володя, ей-богу, нету. Вон у Миколы, может, есть? — кивнул он на Ефрейтора. Тот на это только закряхтел, вновь курнул, все его максимально заросшее полуседыми клоками, усами и многодневной щетиной лицо изобразило некое подобие улыбки, он погладил пятерней еще розовую, сочную проплешь на голове и настолько тяжело засопел, что и без слов стало ясно: денег у Ефрейтора нет. — Эх, у кого же занять? — парень сжал руками голову. — Д а стоит ли из-за бабы-то? Молодой, симпатичный — пущай она тебе сама ставит! А избалуешь, как я свою Маруську,— наладится, хвост трубой и — полетела по рельсам в дальние страны, язви ее...— Тут дядя Саша загнул такое, что д аже Ефрейтор хмыкнул и одобрительно кач ­ нул головой, а парень расхохотался: — Крепко ты ее! Икнула, наверное, у себя в вагоне. Нет, мужики, эта женщина — не то, обижать ее нельзя. А что, разве не бывает по-на­ стоящему хороших женщин? Ведь бывают же? — Быва-а-ают,— как-то хмуро согласился дядя Саша,— Только дюже редко, а в большинстве оне такая шелупонь — глядеть неохота, точно, Микола? Ефрейтор утвердительно рыкнул, а парень в раздумье проговорил: — У кого же взять? В город ехать? Далеко... Может, здесь где-то... К Еркину разве сходить? У него-то наверняка есть. Д аст или не даст, как думаешь, дядя Саша? — Что есть, то есть у его, это точно,— чуть презрительно скривился сапожник.— У его все погреба чулками с денЬгой набиты, на червонцах спит, выжига чулымская. А вот даст ли... Как думаешь, Микола, даст Еркин взаймы хотя бы и от дохлого осла уши, не токо пару червонцев? Ефрейтор безнадежно махнул рукой, смачно-яростно сплюнул. И все же парень, еще поколебавшись, отчаянно махнул рукой и шагнул к воротам: — А, откажет, не съест, кобеля не спустит! Я ж ему недавно на свадьбе играл до посинения пупа — должен помнить добро! 2 Еркины жили справа от дяди Саши в добротном пятистенке с но­ веньким крестом-антенной над железной крышей; вокруг всего дома и большого огорода тянулся высоченный забор. Глухие ворота были з а ­ крыты изнутри. Володька подергал щеколду — из ограды слышались голоса. Открыл сам Еркин — приземистый, черный от загара, хмурый му­ жик с узким, как-то уродливо выдвинутым вперед подбородком. — A-а, сосед, баянист. Здорово, здорово, заходи. Что скажешь? Володька прошел за хозяином под навес — там стояли, новенькие «Жигули» с поднятым капотом, а рядом на лавке сидели сама Ер кин а — толстая неопрятная баба с рябым лицом, ее десятилетняя, тоже толстая и рябая, дочь Глашка и еще одна женщина — наоборот, высохшая, то­ щая, вся в черном, как монашка. Перед женщинами высилась огромная куча свежей, видимо только из огорода, редиски; все трое отбирали ее, ' мыли в тазах и увязывали в аккуратные пучочки — готовили к вывозу на базар. В дальнем углу с появлением Володьки грозно зарычал, вскочил, загремев цепью, лежавший у конуры здоровенный рыжий псина. — Холуй, лежать! — осадил пса Еркин и повернулся к Володьке:— Так что скажешь, баянист? Дело какое? — Понимаете, дядя Никита...