Сибирские огни, 1976, №10

А между тем оно было не случайным — именно в этот момент мимо него по пляжу проходили двое: тот самый чубатый и еще некий кряжи ­ стый бородатый тип в ковбойке и джинсах, по виду похожий на геолога- полевика. Чубатый сразу узнал спящего на лежаке и остановился, сжал кула­ ки, но «геолог» властно взял его за руку: — Ша, Бабник! — Эта падла на меня тянула. На танцах в санатории... Слушай, Звя... — Ша, говорю! По мелочам хай поднимать! Пусть спит, сопляк, считай, сегодня ему повезло. Бабник еще раз злобно оглянулся и сплюнул, шагая бесшумно к ле­ су. Прав все-таки этот хладнокровный корешок — не в их положении сейчас подымать хай по мелочам... Однако будь «геолог» памятливее на случайные лица и приглядись к спящему, он мог бы вспомнить, что не всегда «сопляку» так везло. Именно он сбил когда-то Володьку с ног и застрелил Славика Амплеева в гастрономе № 10. Уже более трех лет хитрый и ловкий бандит скрывал ­ ся от милиции под чужими именами, максимально изменив внешность. «Засыпаться» ему больше было нельзя; за все, что он совершил д аж е по­ сле побега, ему мало не будет — «вышка», только «вышка». Егор Хохряков (воровская кличка Зверь, или еще короче — Звя) был последним отпрыском вороватых, разбойного толка, кулаков, со­ сланных в Сибирь из Поволжья в тридцатые годы. Его отец забивал на селе скот; сызмала брал он себе в помощники ленивого на учебу, но где надо — свирепого и расторопного Егоршу, прозванного на улице «кошко­ давом» за свою страсть мучить и вешать бродячих кошек и собак. «Пущай привыкает к крови,— на всю жизнь к мясу приспособлю, с голоду в любую епоху не умрет»,— скаля темное оспенное лицо, хвалил ­ ся по пьянке Хохряков-старший, и Егорша, действительно, быстро при­ вык «к крови»: в пятнадцать лет уже сам, не по годам налитой, корена­ стый, валил с одного удар ножом кабана, ловко перехватывал горло корове. Учиться он бросил в пятом, но к семнадцати годам отец воткнул-та- ки его в ремесленное училище, откуда Егорша вскоре и попал в колонию за воровство и зверское избиение однокашника. Тогда-то он и получил свою пожизненную кличку. С тех пор Зверь почти не жил на воле; освобождался, воровал или грабил (причем нередко с бессмысленно-жестокими избиениями ограб ­ ленных) и снова получал срок. Постепенно, с повзрослением в тюрьмах, после редких пьяных встреч с озлобленным алкоголиком-отцом (тот до самой смерти люто ненавидел новую власть, которая «подрубила его под корень»), общаясь исключительно с изломанными и жестокими подонка­ ми-рецидивистами, Зверь, как и его отец, всем нутром возненавидел все «новое», все «советское». Когда Зверь «заводился», его боялись д аже дружки: налитые кро­ вью глаза, страшной силы кривые ручищи, низкий лоб насильника и убийцы — не сулили добра никому. Но в последнее время «лафа» для Зверя и других «воров в законе» отошла: порядки в зонах стали круче, заключенных строго рассортиро­ вывали по категориям судимостей, всех заставляли работать,-Появились внутренние дружинники из своих же, зэков; все меньше находилось «ше­ стерок». И Зверь затосковал, тем более, что последний срок ему наве­ сили длинный — двенадцать лет строгого режима, а ведь ему было уже за тридцать... Зверь пошел ва-банк: по дерзости этот побег не имел себе равных. Они захватили большегрузный МАЗ, зашедший в зону с воли, с разгону