Сибирские огни, 1976, №9

ухватилась. Это меня устраивало. В этом случае все становилось прос­ тым и ясным. Если восстановить, в памяти некоторые фразы нашего разговора, становится очевидным, что поведение Юлиуса — это, поведе­ ние мужчины, уставшепо от женщин или разочарованного в них. Юлиу­ са интересует лишь власть, дела и, как дополнение к этому, одна симпа­ тичная молодая женщина, которой он старается помочь. Все остальное лишь плод моего воображения и воображения Дидье. Обостренная чув­ ствительность заставляет его повсюду видеть бурные страсти. Я пере­ вела дух. Однако вздохнуть совсем свободно я еще не могла. Я сделала, что могла, стараясь быть чистосердечной и не смешной. А если Юлиус все-таки вынашивает какие-то тайные замыслы, мое беспокойство и возмущение должны открыть ему глаза. Я немного оживилась. Мы вспомнили вечер в Опере. Я похвалила живую реакцию Юлиуса. Он похвалил мою находчивость. Мы обменялись несколькими раст­ роганными фразами по поводу Дидье, посмеялись над г-жой Дебу, и он проводил меня домой. В машине он просунул мою руку под свой локоть и, похлопывая мою ладонь, болтал весело, как школьник. В глубине души мне было немного стыдно теперь за то, что я припи­ сывала этому неловкому, но порядочному человеку такие веро­ ломные замыслы. Бескорыстие — не пустой звук. Если старший браг Дидье, с его красивыми'глазами и большими ладонями, не может это­ го понять, тем хуже для него. Легко осуждать и презирать. Даже очень легко. Завтра я объяснюсь с Дидье и постараюсь переубедить его. Да, я несомненно была права, когда столько колебалась, прежде чем затеять этот смешной разговор. Всегда следует прислушиваться к своей интуиции. Мой случай грешит лишь одним недостатком: подсказки моей интуиции всегда так противоречивы. Когда я опять буду в «Салине», я все-таки постараюсь распробовать эту ромовую бабу. Я так и не мог­ ла оказать, съедобна она или нет. Когда я входила в дом, меня остановила консьержка. Она подала мне телеграмму. Там было оказано, что Алан очень болен, что я должна немедленно вылететь в Нью-Йорк и что в Орли меня ожидает билет на мое имя. Телеграмма была подписана матерью Алана. Я тут же позво­ нила в Нью-Йорк и вызвала ее. Подошел дворецкий. Да, господин Эш в клинике. Нет, он не знает, по какому поводу. Действительно, госпожа Эш ждет меня как можно скорее. Это не могло быть хитростью. Его мать терпеть меня не могла, как и все, кто питал любовь к ее сыну; она не позволила бы избрать себя орудием любовной хитрости. Сердце мое колотилось от отчаяния. Я стояла в комнате, заваленной художест­ венными журналами, как посреди ненужной декорация. Алан болен. Он, может быть, при смерти. Эта мысль была мне невыносима. Пусть Нью-Йорк — это ловушка, я должна лететь. Я позвонила Юлиусу. Он вновь был безупречен. Он нашел мне самолет, улетавший через четыре часа, забронировал место и отвез меня в аэропорт с самым не­ возмутимым видом. Копда я прощалась с ним у регистрационной, стойки, он попросил меня не волноваться. Он сам должен быть в Нью-Йорке на будущей неделе и постарается ускорить свою поездку. В любом случае, он позво­ нит мне завтра в отель «Пьер», где у него постоянно забронирован но­ мер и где он просит меня остановиться. Ему будет спокойнее, если он знает, где манн найти. Я на все соглашалась, ободренная его ласковыми словами, спокойствием и организованностью. Когда я увидела его, та­ кого маленького издали, машущего мне из-за турникетов, я почувство­ вала, что покидаю очень дорогого друга. Действительно, за эти три месяца он стал покровителем— в самом благородном смысле это­ го слова.