Сибирские огни, 1976, №9

Мы глядели друг «а друга с вызовом, смысл которого был для меня неясен. Что делала здесь я? О чем думал он? Что он хотел знать обо мне и зачем? Моя рука начала трястись, как ib «Салине», мне необхо­ димо было лечь. Еще несколько рюмок, несколько вопросов — и я раз­ рыдаюсь на плече у этого незнакомца, который, наверное, именно этого и дожидается. — Будьте так добры, покажите мне мою комнату,— сказала я и ©стала. Я взобралась по лестнице, поддерживаемая Юлиусом и дворец­ ким, и оказалась, как и предполагала, в комнате, обставленной в готи­ ческом стиле. Пожелав им доброй ночи, я раскрыла окно, секунду вды­ хала восхитительно свежий ночной деревенский воздух, а затем бросилась в постель. По-моему, я едва успела закрыть глаза. А на следующее утро я проснулась в прекрасном настроении: все та же мрачная комната, все та же неопределенность, а во мне малень­ кая флейта насвистывает веселую охотничью песенку. Музыка всегда начинала звучать во мне в самое неподходящее время. Как будто жизнь — это гигантский рояль, а я не считаю нужным нажимать на педали или, вернее, нажимаю наоборот: приглашаю симфонические увертюры моих счастливых дней и удач, а лунный свет грустных дней исполняю фортиссимо. Рассеянная, когда надо радоваться, и преиспол­ ненная радости жизни при неблагоприятных обстоятельствах, я без конца обманывала ожидания и чувства тех, кто меня любил. Это проис­ ходило не от извращенности ума. Просто временами жизнь казалась мне такой смешной с ее преходящей простотой, что кто-то во мне так и умирал от желания разбить крышку, как бывает на концертах иных пианистов. Но нианистом-то, во всяком случае одним из них, была я. Кто из двоих, Алая или я, причинил себе большее зло? Он, наверное, ле­ жит теперь на диване, прикрыв руками веки, съежившись и прислуши­ ваясь лишь к стуку своего сердца. А в пятидесяти километрах от него лежу плашмя на постели я и вслушиваюсь в крик птицы, звучавший всю ночь. Но кто ив нас двоих более одинок? Как ни тяжко любовное стра­ дание, разве оно тяжелее безымянного, безответного одиночества? На мгновение я вспомнила Юлиуса, и мне стало смешно. Если этот рас­ считывает поймать меня в свои сети, если как организованный деловой человек он уже отвел мне место на своей шахматной доске, ему придет­ ся плохо! Охотничья песенка звучит еще веселее. Я еще молода. Я вновь свободна. Я еще могу нравиться. Погода прекрасная. Не так скоро кому-то удастся наложить на это руку. Сейчас я оденусь, позавтракаю, вернусь в Париж, найду там какую-нибудь работу, а друзья, конечно же, будут в восторге снова видеть меня. В комнату вошел дворецкий, везя столик, уставленный тостами и садовыми цветами. Он объявил, что г-н-Крам должен был уехать в Париж, но будет к обеду, то есть меньше чем через час. Значит, я про­ спала четырнадцать часов. Облачившись в свой старый свитер и вновь обретенный эгоизм, я спустилась по лестнице и прошлась по двору. Он был пуст. За окнами видны были тени, снующие взад и вперед, и во всей атмосфере чувствовалось ожидание — ожидание хозяина дома, который не ждет кого-то определенного. По-видимому, жизнь Юлиуса А. Крама не так уж весела. Я дошла до псарни, погладила трех собак, они поливали мои руки, и я решила, что, когда вернусь в Париж, тоже заведу себе собаку. Этой собаке я буду отдавать свой труд и свою при­ вязанность, а она не будет за это кусать меня за икры и задавать воп­ росы. В этот момент, хотя ситуация и была более определенной, я испы­ тывала то же самое чувство, что пятнадцать или двадцать лет назад при выходе из пансиона. Только теперь все зависело от меня. Всегда