Сибирские огни, 1976, №9
была крайняя, лес начинался прямо за их огородом, и, услышав вой, скотина испуганно билась в закутах. Анна Артемьевна вышла на старую полузаросшую просеку, густо взявшуюся молодой березкой, осинничком, и едва узнала ее. Когда-то по этой просеке бежала, весело петляя, дорога из Чербузов в сосед нее Огурцово и дальше— в город, а весной они, ребятня, ходили на реку. Все узнавалось: песчаные бугры, по первому обогреву густо пест ревшие синими и белыми колокольцами сон-цветов; мокрая низина, где всегда стоял стожок сена, огороженный от скотины жердями; в непро- лаэи лиственниц чернел провал, заросший крапивой, мимо него всегда боялись проходить: а вдруг выскочит что-то страшное, лохматое? Все угадывалось, узнавалось, даже страхом прежним обдало Анну Артемь евну, когда она проходила мимо провала. И лишь следов дороги-зим ника не осталось: колеи, заросли, про дорогу забыли, как забыли про телеги и коней. Однако чуть заметная тропа со следами зайцев и собак всё же оста лась, и Анна Артемьевна зашагала в темень леса. Теперь она угадывала даже отдельные деревья, и это волновало ее. Хотелось остановиться, поздороваться, как с живыми земляками. Старые сосны заматерели, воз вышаясь над густым подростом, а знакомые березы стояли дуплистые, обросшие по низу мохом, будто надели пимы. А вот и ручей Вьюн: булькает под снегам— проснулся. Дорога пересечет его еще не раз, пока не свернет в таловые заросли Большой протоки — озера-старицы, которая тянется по краю леса до самых Чербузов. Ею, этой дорогой, Анна Артемьевна ездила с отцом на телеге и до сих пор помнила, как конь задевал мокрые ветки, на спину ему падали капли и темнели на ней круглыми пятнами. Все оживало в памяти до мелочей, все отдавалось сладкой болью в сердце. Будто не три десятка лет, а вчера она, Анютка Колесова, Анютка-безобутка, бежала во главе шумной чербузинской ватаги на реку смотреть ледоход, рыбачить наметками, кататься на льдинах. ; Сколько приключений всякий раз было по дороге! Вдруг сыч выле тит из темени сосняка и, култыхаясь над землей, каким-то прыгающим кувыркающимся лётом погонится за белкой. Все закричат, заулюлюка ют на сыча, даже догонять кинутся, пока не начерпают полные сапоги мокрого снега. И вдруг: — Т-р-р-ррр! Т-ррррр! Дятел! Тоже весну встречает, славит солнышко, тепло своей дере вянной музыкой. Сидит где-нибудь на сухом сучке и клювом по кончику: — Т-р-р-ррр! Т-рррр! На весь лес! Даже в деревне слышно! Анна Артемьевна шла и сме ялась: боже мой, так радостны были воспоминания! Будто она зано во жила. И вдруг ее почти оглушило: — Т-р-р-рр'рр! Откуда-то сверху, совсем рядом, звучная деревянная трель, как будто открыли и закрыли старые скрипучие ворота. Анна Артемьевна остановилась, глядя вверх, осматривая сосну за сосной, откуда донесся звук. Где же ты, язычник-музыкант? Дятел сидел на старой сосне с обломанной, будто срубленной кроной, Анна Артемьевна узнала и эту сосну: комель ее был раздвоен, в середине щель, похожая на арку. В эту арочку когда-то ставила она петли на колонков и горностаев, мышковавших по краю болота. — Т-рр-р-рррр! Т-рррр! Дятел в новеньких красных шароварах, в пестром берете сидел в глубине сосны и смотрел на солнце.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2