Сибирские огни, 1976, №9

прикинувшийся медведем, унес бабу-ягодницу, она прожила с ним три года, а когда мужики убили медведя, голосила по нем как по мужу. Было то или не было, но Чекалкино болото пользовалось худой сла 1 вой, а у семейства Колесовых особенно. Однажды весной потерялась их корова Чернушка, и отец, искавший корову целую неделю, принес с болота медный колоколец-ботало, с которым всегда ходила Чернушка. Анна Артемьевна помнила, как на всю деревню запричитала-заголосила мать, и она, Анютка, понимая, сколь великая беда обрушилась на их дом с потерей коровы-кормилицы, тоже завыла-запричитала во весь голос. Подростком, как и все в Чербузах, она уже работала по дому, по хозяйству, ходила полоть колхозное просо, зарабатывая трудодни, но вспоминалось то далекое время, как нескончаемая череда праздников. Дождик с громом-радугой прошел, горох поспел, отец щуку добыл, груздь в лесу вышел — поспевай ломай... Или это так светло вспоминается лишь давнее? Все эти сосновые угорья каждое лето она обегала то с туесом-ягодницей, то с лукошком, собирая боровики и подосиновики. Она могла припомнить каждый день своего детства, все свои любимые места вокруг деревни. Вон на том косогоре вызревала самая крупная земляника. Его так и звали: Крас­ ный косогор. А в том осиннике она чуть не наступила на гадюку, до смерти перепугалась. Анна Артемьевна узнала сосну-двойняшку: два ствола-великана как бы обнялись и кружились друг возле друга, завиваясь спиралью. Они расходились только высоко вверху и шумели в небе темными папа- * хами-кронами. Двенадцати лет она выпорхнула из родного гнезда, и началась ее жизнь-погоня. Стремилась вначале только не отстать от городских свер­ стников, живших в родительском доме, без забот и хлопот. А догнав, удержаться в лучших, потом— в самых лучших. У нее пробудилось честолюбие. Кормиться, одеваться ей приходилось на собственные заработки. Она стучалась в .городские квартиры, предлагая, где постирать, где полы вымыть, наколоть старушкам дров, козу подоить— она умела все. А по ночам — учеба. И успевала все. Плохо одетая, вечно полуголодная деревенская девчушка-замарашка поражала учителей ясным умом, не­ детской интуицией, упорством, и директор школы, выдавая ей аттестат, с высшими оценками по всем предметам, посоветовал ехать в Москву, в университет. — Дерзай, Колесова,— сказал он.— Твои способности — слишком большая роскошь для учительницы. В глубине души она и сама понимала, что учить ребятишек таблице умножения— не ее призвание. Свое призвание она «услышала», сердцем почувствовала, когда на практических занятиях глянула в микроскоп и увидела впервые живую трепетную клетку. «Это мое! — сказала она себе с привычной решительностью и твердо добавила: — Навсегда». В университете, как и в школе, училась легко, увлеченно, не зная — что такое «завалы» на зачетах и «провалы» на экзаменах. Обществен­ ной работой не занималась, флиртом — тоже, и весь круг ее студенче­ ского бытия ограничивался читалкой, лабораториями и аудиториями. Сокурсники едва ли пять раз за пять лет видели Колесову на вечеринках с танцами, что в известной степени объяснялось тем, что гардероб не­ людимой гордячки из деревни Чербузы состоял из единственного вель­ ветового платья да плисовой жакетки, которые носили в Москве лишь старые цыганки. Но сокурсницы были немало удивлены, когда замарашка-«мордо- вочка» вдруг вышла замуж за «вполне приличного» москвича-офицера.