Сибирские огни, 1976, №9

с самим дьяволом, готовая раздавить свое сердце, если оно будет ме­ шать работе. К пустой квартире постепенно привыкла — ко всему при­ выкаешь,— но вдруг сердце начинало тосковать, жаловаться, в душу на­ плывала тихая грусть, тихая боль. Это и была, наверное, спутница людей одиноких, немолодых, «печаль утраты»... 3 Деревья дотягивались макушками до четвертого этажа — строители втиснули дом Анны Артемьевны в светлую березовую рощу, и с балкона был виден только лес: березняки, осинники, а по увалам, сбегающим к речной долине, темнели старые сосновые боры. Реку не было видно за увалами, но летом вставали над ней пышные крутые радуги. «Отчего я проснулась?» — спросила себя Анна Артемьевна. Какой- то свет пал в глаза, какие-то знакомые давние звуки. Вспомнилось: духота полатей родного дома, запах горячего хлеба, ягнят, топочущих по полу, тихая суета у печи: мать сажает хлебы. И этот мерный шлепаю­ щий звук, и вдруг стеклянный звон: с крыши срывалась сосулька и раз­ бивалась о завалину. Вот что ее разбудило: сосулька упала! Анна Артемьевна вскочила с постели, распахнула окно. — Кап! Кап! Кап! Шлеп! Первая апрельская капель! И капель,, и звон падающих сосулек, и тихий шорох в весенних березах Анна Артемьевна услышала, кажется, впервые. Первый раз после целой жизни вдали от родных мест, после долгих лет спешки, нескончаемой работы. Сегодня она никуда не опе­ шила, потому, наверное, и вспомнила, что четвертый год живет на ро­ дине, в получасе ходьбы от родной реки, но на реке еще ни разу не была, не сумела даже взглянуть на родной дом и не знает, цел ли он, хотя родные Чербузы тоже рядом. А клялась себе, вернувшись на родину, в первый же день убежать в лес, чтобы побывать во всех своих любимых местах — на Большой протоке, на Чекалинском болоте, на лесных озерах. А весной, в конце апреля,— ледоход! Клялась все бросить и на целый день сбежать на реку, день-деньской сидеть на берегу, сторожить, когда с пушечными громами начнет ломать ледяной панцирь реки, потом вздыбленные льди­ ны помчатся вниз, круша берега, перехлестывая через них. Но вот уже четвертая весна дома, а за неотложными делами так никуда и не выбралась. Ледоходный апрель приходил и уходил, Анна Артемьевна спохватывалась, когда было уже поздно, и^в памяти, кроме сумрака лабораторных комнат, залов заседаний, речей и разговоров, ничего не оставалось. Анна Артемьевна, родившаяся в деревне по рассказам матери — на покосе, с ужасом замечала, что не помнит, какая нынче была зима: морозная, суровая или теплая, метельная, не видела, как расцвела и отцвела черемуха, какой был ледоход — дружный, с па­ водком или с малой водой, с дождичками. «Нет, сегодня меня никто не удержит, пойду на реку,— вдруг реши­ ла Анна Артемьевна,— Апрель же, буду сторожить ледоход. Целый день! Целый день на реке, на родине. Мой первый день свободы... Гос­ поди, неужели я не имею права на день полной свободы и прожить его, как хочу? Безо всякого контроля. Прожить один день, как живут де­ ревья, травы, птицы. Без команды. Радоваться, быть счастливой...» Вспомнилось: вот они, чербузинокая ребятня, натянув сапожонки, сунув за пазуху краюшку хлеба, собираются за поскотиной, потом шум­ ной стайкой спешат, бегут на реку играть, жечь костер, рыбачить заки­ душками. Их голоса диковатой радостью звенят на продутом апрельски­ ми ветрами, осиянном солнцем берегу,— все вспоминалось живо,