Сибирские огни, 1976, №9
У КНИЖНОЙ п о л к и .185 исшедшее и расставляя его по должным местам. Так, герой «Двух беспокойных дней» Леонид Горчаков все приглядывается к навестившему его отцу и все не может отыскать источник своего беспокойства. И мы вместе с ним чувствуем себя не ловко, словно строгий его отец и на нас смотрит. Все будто как всегда, а вот не по себе — и всё! А из приглядываний этих вдруг прорастет для Леонида мысль, что не так он живет, что «доб реньким» хочет быть, что хочет прожить без конфликтов — где-то вовремя не услышать, где-то сбежать, где-то мимо пройти или глаза закрыть. И в остальных рассказах этого неболь шого сборника автор приходит к героям в будний день, заставая их за построй кой дома («Бобровы»), за рубкой елок для Нового года («Без мака голода не будет»), а то и просто за бесцельным топтанием, потому что свою работу оста вил, а к новой душа не лежит («Весен ним утром»). Автор с любовью смотрит на дорогие лица и внимательно вслуши вается в их речь, поджидая мгновения, когда приоткрывается в человеке душа. Характер вырастает из книги сосредо точенный, временами упрямый. К аж дый, как Степан Ковалев («Весенним утром»), может сказать о себе: «я чело век не гордый», но сохрани бог этому поверить. Только и ждет, когда ему не прикажут, а придут и спокойно попро сят и поговорят по-человечески, тогда он, может, и согласится уступить, а при крикни на него, и он, как дед Кали- страт («Весна Михаила Протасова»!, мо жет с ружьем выскочить, а при случае и стрельнуть не задумается. Обман им отвратителен — мелкий, пустяковый, а уж если большой — и того хуже. Пронизывает книгу одна общая мысль, общая тревога — за судьбу родного до ма, за сохранение леса, который в бла годарность дарит человека дорогим и радостным сознанием, «когда кажется, что нет тебе ни возраста, ни предела и от свободушки своего духа, мысли — ты всем нужен и сколько еще можешь сде лать доброго, полезного». Но лес дарит этим сознанием тогда только, когда приходишь в него без гребневской арифметики «из десяти пять оставляем, два жжем, одно то пим...», без хищничества, которое так ранит лесника Шумакова из рассказа «Без мака голода не будет»: «Только в нашей области каждый год берут две сти тысяч елок. А если по стране?.. Са мое малое получается тридцать миллио нов елок. А рубятся елки здоровые, десяти-пятнадцатилетние, которым уже нет помех стать взрослыми...» Тревожит это вольное и невольное зло старшего Горчакова из «Двух беспо койных дней» и старика Боброва («Боб ровы»): «Елозят туда-сюда тракторы, лес волокут, какой попало, валят все подчистую. Кругом вороха сучьев, пере давленные, изжеванные гусеницами тракторов деревца... Когда работал Егор Еремеевич, сосну и ту какую попало не рубили, а лесосеку ручными граблями подчищали, что твой покос...» •„ Это понятная тревога, потому что речь не об одном лесе, а о нравственной по рядочности человека. Мы как-то пореже стали употреблять это слово, а между тем оно ведь предполагает самое необ ходимое делу и обществу качество — уважение к порядку в мире и душе. Лучшие из героев В. Родина в -высокрм смысле порядочны, и встреча с ним» отрадна читателю, как всегда отрадна бывает беседа с умным, отзывчивым, искренним человеком... С удовольствием отмечу работу худож ника Е. Зайцева, выдержанную в хоро шем стилистическом единстве с книгой. ВАЛ. КУРБАТОВ С. И. Вайнштейн. История народного искус ства Тувы. М., «Наука», 1975. Крупная монография известного со ветского этнографа С. И. Вайнштейна является первым опытом разработки истории искусства одного из древней ших кочевых народов Сибири. Книга не только интересно написана, но и прекрасно издана, богато иллюстрирован на, причем значительная часть иллю страций выполнена самим автором. С. Вайнштейн раскрывает историю искусства племен Тувы, начиная с нео лита, прослеживает так называемое скифское время и убедительно показы вает, что между кочевыми скотоводче скими племенами степной зоны — от скифов на западе до племен Тувы и Монголии на востоке — устанавливают ся весьма тесные культурные связи, ко торым способствовали не только близ кий уровень хозяйственного развития, но и определенное этническое родство. В алтайском варианте скифо-сибир- ского искусства исследователь выделяет казылганскую культуру, в которой про слеживаются не только значительные черты сходства с другими скотоводче скими племенами степной зоны Евразии, но и имеются специфические особенно сти. Как и во всем скифском мире, в ху дожественной культуре казылганских племен был очень ярко представлен «звериный стиль». И благородный олень в «летучем галопе», и хищные звери, и птицы ;— основные мотивы украшения предметов казылганской культуры. Вместе с тем, в орнаментике казылган- цев появляются, а затем доминируют и новые мотивы, такие, например, как циркульные узоры, мотивы пальметки и лотоса (последний, по предположению С. Вайнштейна, был заимствован из ис кусства Ирана и модифицирован на ме стной почве). С большим знанием дела описывает автор выдающийся памятник изобрази тельного искусства древних племен Тувы — петроглифы святилища на горе Сыын-Чюрек. Это святилище, с изобрз-
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2