Сибирские огни, 1976, №9

саркастически-праздной болтовней, для чего большого ума не требуется. Уже через неделю ни о каком закрытии или свертывании работы лаборатории не было и речи. А летом Анна Артемьевна выступила на зональном симпозиуме цитологов и, полемизируя со статьей своего оппонента-академика, буквально сокрушила его умозрения. Тон выступ­ ления доктора Колесовой был уважительный, чуть ли не восторженный, «о от автора статьи, как говорится, клочья летели: столько чисто жен­ ских колкостей, намеков скрывалось под этой почтительностью младше­ го коллеги перед старшим! Зал улыбался, зал смеялся, аплодировал, когда Анна Артемьевна тонко, чуточку даже кокетничая, интеллигентно высмеивала громобойную заносистость московского мэтра. Она не оста­ вила камия на камне от его, казалось бы, фундаментальных положе­ ний, по ходу дела как бы даже нечаянно удивляясь тому, что мэтру незнакомо кое-что из новейших публикаций, а кое-что мэтр, видимо, крепко забыл: годы, ничего не поделаешь. Директор института, присут­ ствовавший на симпозиуме, сказал Анне Артемьевне, что лучше дика- рям-людоедам попасть на вертел, чем ей на язык. И как следствие симпозиума — это было немалой наградой для Анны Артемьевны — ди­ рекция удовлетворила ее давнишнее ходатайство о предоставлении двух новых единиц в штат лаборатории. И снова Анна Артемьевна вроде бы оседлала скакуна судьбы, по­ лоса невзгод прошла, отступила. В Англии была переведена и издана ее книга, коллеги-цитологи из Кембриджа приглашали в гости, пред­ лагали написать раздел учебника для университетов. И — радостная неожиданность! — институт, Президиум местного филиала Академии наук выдвинули ее кандидатуру для избрания в члены-корреспонденты на годичном собрании Большой Академии. Если глянуть со стороны, жизнь Анны Артемьевны пошла круто в гору, и за чередой новых событий отодвигался, растворяясь в потоке времени, весь тот мрачный тяжелый февраль. Боль обиды на дочь, на Алексея стихала, теряла остроту, тем более, что в ответ на письмо Лида прислала открытку — несколько слов с праздничными поздравлениями. Что ж, и это было для Анны Артемьевны подарком. Однажды рано утром Анна Артемьевна, собравшись выйти из дома, удивленно остановилась: перед ее дверью стояла корзина с цветами. В записке из бюро добрых услуг значилось, что даритель захотел остать­ ся неизвестным. Несколько алых тюльпанов, большая белая ро?а. Алек­ сей... И тюльпаны, и розы он дарил Анне Артемьевне в день ее рожде­ ния. В тот день Анне Артемьевне исполнилось сорок пять... Потом она получила от Алексея длинное письмо, в котором он каял­ ся, называл себя трусом, ничтожеством, предателем, просил прощения. За что прощения? Анна Артемьевна не помнила на него зла, но ни на это, ни на другие покаянные письма не ответила, складывая их стопкой. Он писал, что не было другого человека, который столь искренне верил бы в ее блистательную судьбу в науке, никогда не сомневался, что звез­ да ее засияет ослепительным светом. И она засияла! В этом тоне была составлена и поздравительная телеграмма Алексея по случаю избрания ее членом-корреспондентом. Милая забывчивость, очаровательная ало­ гичность! Он верил в ее звезду даже в тот февральский вьюжный день, когда тайком бежал, испугавшись ее несчастий. Анна Артемьевна не сер­ дилась — шестнадцать лет их дружбы были для нее целой эпохой, самой нарядной частью ее жизни и теперь стали дорогим, счастливым вос­ поминанием. Так думала она, но не так думал Алексей. Однажды глубокой ночью в передней раздался звонок. Настойчивый долгий звонок, как звонят домой. Анна Артемьевна открыла дверь. В пальто, шапке, облепленный снегом — на улице шумела метель — в дверях стоял Алексей.