Сибирские огни, 1976, №9

Но грозовое наше лето С внезапным росчерком огня И этот дождь, слепой от света. О тн ять не можешь у меня! В этих строках ключ к пониманию всего цикла, ставшего гимном чувству, невиданно обогащающему душу. К любви, которую воспевает Е. Стюарт, неприложимо определение, бытующее в обиходе,— «несчастная любовь». Для поэ­ та такое словосочетание выглядит неле­ пым. Если любовь настоящ ая (незави­ симо от того, окаж ется она взаимной или трудной, горькой, даже трагической),— она будет обязательно счастливой, пото­ му что приносит человеку счастье поле­ та, дает душе крылья. Кто любит — тот счастлив, и в этом решении — высокий оптимизм «Одолень-травы». В конце 40-х и начале 50-х годов в литературной критике прозвучали рез­ кие обвинения по адресу Е. Стюарт: ее упрекали в мелкотемье, в уходе от сов­ ременности, в камерности творчества, в проповеди пессимизма. В немалой степени пищу таким упрекам дали и стихи цикла «Одолень-трава». Время показало, что критики ошибались, и ошибались очень существенно, не про­ никнув в «строчечную суть», не учиты ­ вая ни значительности тем, избираемых поэтом, ни масштабности их решения. Иные рецензенты усматривали песси­ мизм в строках о нелегких раздум ьях, о трудной любви, не поняв подлинной оптимистичности смелого обращения Е. Стюарт к острым жизненным проти­ воречиям. Между тем обращение к т а ­ ким сторонам жизни имело целью помочь бороться против всего, что нарушает гармонию действительности, создаваемой советскими людьми. Подчас рецензенты, забыв о специфике искусст­ ва, простодушно принимали декларатив­ ную трескотню, наспех зарифмованное дешевое бодрячество за подлинную поэзию. В 1943 году Е. Стюарт написала сти­ хотворение, начинающееся скорбной строфой: Мы научились покидать Родное теплое жилищ е 1 И горсть земли с собою брать На разоренном пепелище. Но в двух последних строфах проис­ ходит неожиданный поворот темы: поэт задумывается о том, чему предстоит — и обязательно! — научиться в будущем: ' Мы н аучили сь не слабеть, Когда томят и гр усть, и усталь... Но мы долж ны еще суметь , Особым овладеть искусством : П о сти гн уть , в горе не сгорев. Вновь, — через все, что переж ито,— И песню птицы на заре, И прелесть почки нераскрытой. Вряд ли невыносимо трудные будни войны способствовали тому, чтобы по достоинству оценить значительность этих строк, глубину заключенной в них мысли. До песен ли птиц на заре, до любования ли нераскрытой почкой было в те годы, когда реш ался вопрос жизни и смерти каждого, когда реш ался вопрос будущего всего советского народа, всего человечества. Но сегодня, вчитываясь в строки, на­ писанные более тридцати лет назад, мы должны отдать должное прозорливости поэта, провидевшего потребность сохра­ нить в душе, обожженной огнем небы­ валой ,войны, человеческие чувства, «особым овладеть искусством» — воспри­ нимать красоту жизни, неповторимость ее красок. Послевоенное творчество Е. Стюарт пронизано восхищением красотой мира. Войди в мой мир и ты его полюбиш ь: Он полон той особой тиш ины . Когда видны невидимые глуби И шорохи неслышные слышны . Так начинается восьмистрочное сти­ хотворение, которым открывается книга Е. Стюарт «На заветных моих островах» (Новосибирск, 1973). Его можно без н а­ тяж ки назвать программным во многих отношениях. Приглашая в мир заветных островов, обещая помочь увидеть неви­ димое и услышать неслышимое, поэт рискует навлечь на себя упреки — не слишком ли широко он замахнулся, не чересчур ли много «берет на себя»? Но, думается, автор требует от чита­ теля тоже не так мало, к ак может по­ казаться: надо войти в мир художника, а не только в мир заветных островов. Это — непростая задача, и, только вы ­ полнив ее, можно рассчитывать на со­ причастность к открытию неведомого. Но если первая строфа звучит как приглашение в чудесный, поистине ска­ зочный край, то заклю чительная преду­ преждает — увеселительной прогулки «на лоно природы» не будет: И если ты уло виш ь отзвук смеха И ль отзвук боли в лиственной глуш и, То — ж изнь моя откли к н ула сь как эхо На зов чужой, но при стальной душ и. Удивительны эти два рядом стоящих эпитета — « ч у ж а я » , но « п р и с т а л ь ­ н а я душа». Не б л и зк а я— тут прямо сказано, что «чужая», но п р и с т а л ь - н а я, то есть внимательная, чуткая, способная постичь боль и радость ближ ­ них. Природа в стихах Е. Стюарт — чут­ кий инструмент человеческого общения, порой именно она раскрывает самое сокровенное, самое чистое в людских сердцах. Для Е. Стюарт характерна истовая влюбленность в жизнь, жи знь в самых разнообразных ее проявлениях. Она готова вглядываться в такие мелочи, что невольно подумаешь: ну что там увидишь! А она, оказывается, видит, и не только видит, но и мне, читателю, показывает — вот к ак ая прелесть, толь­ ко всмотреться нужно.