Сибирские огни, 1976, №9

У Анны Артемьевны много друзей, но было лишь два человека, ради которых ей хотелось жить, работать за десятерых, прославиться. Для них — внука Егорушки и Алексея — хотелось ей быть красивой, сильной, талантливой, щедрой. Они были ее вселенной в океане человечества. Были... Одним ударом судьба сокрушила все. Сначала умер внук, потом Алексей. Впрочем, Алексей умер только для нее. Он жив, здравствует и вечерами, вероятно, гуляет по Откосу — набережной Оки и Волги, что в Горьком, большом и красивом городе. В тот год обрушивалась на нее одна беда за другой. Егорушка, ни­ когда не хворавший, вдруг занемог: утром смеялся, играл, а вечером заполыхал в жару — крупозное воспаление легких. В бреду кричал, про­ сил какие-то неведомые «комочки»: «Бабушка, комочки! Где мои ко­ мочки!» Анна Артемьевна чуть с ума не сошла, не понимая, что надо внуку. Она и сейчас пугалась этого загадочного слова. На третий день, несмотря на все усилия врачей, Егорушка стих: Анна Артемьевна всем телом своим помнит, как медленно остывала его ручонка в ее руке. Похоронив внука и еще не придя в себя от горя, Анна Артемьевна почувствовала: мается-болит сердце ожиданием нового горя, нового несчастья. По-деревенски, по-бабьи подумала: беда одна не ходит, одна за порог, другая на порог. Предчувствия не обманули: среди ночи ее разбудил телефонный звонок из Норильска: зять сообщил, что Лида, ее дочь, после тяжелого, отравления на производстве лежит между жизнью и смертью в больнице. Анна Артемьевна слетала в Москву за редким лекарством, устроила консилиум врачей и не отходила от дочери, пока опасность не миновала. Очнувшись и узнав мать, Лида не обрадовалась, а, нахмурившись, от­ вернулась. Она была холодна, даже груба с Анной Артемьевной и од­ нажды попросила ее не приходить больше в больницу. «Лида, за что ты... сердишься?— спросила Анна Артемьевна.— В чем я виновата?» «Ты знаешь. Прости. Не могу тебя видеть, уезжай». Дочь не простила ей смерти Егорушки, будто она, так горячо лю­ бившая внука, была в ней виновата. Анна Артемьевна задохнулась, сра­ женная жестокостью дочери. Она встала и, как в тумане, пошла из палаты. «Извини, мама, но писем от меня больше не жди. Лучше нам забыть друг друга». Только женщина к женщине может быть столь несправедливой. Анна Артемьевна промолчала, но в самолете плакала, отвернувшись к иллюминатору. За весь тяжелый перелет из Норильска она ничего не ела и, когда вышла на перрон, ее шатало от слабости. Она дала телеграмму Алексею, попросив встретить ее в аэропорту, поискала его глазами в толпе, но ни в холле, среди встречающих, ни в зале его не было. Ожидая потом такси, Анна Артемьевна совсем око­ ченела на холодном ветру, а потом еле дотащилась с чемоданом на чет­ вертый этаж своего дома. Она не сердилась: Алексеи был не такой человек, чтобы забыть; значит, не смог (встретить или не получил телеграмму ивилась, увидев свою телеграмму на телефонном столике, однако Алексея дома не было. Внимание Анны Артемьевны привлек незапечатанный конверт - письмо. Рука Алексея. «Друг мой! Любовь моя, Аннушка! Забудь меня, вышвырни из своего сердца. Я подлец, ни тожество, предатель и трус...» чтп Анна Артемьевна ничего не понимала. Кто предатель. Кому