Сибирские огни, 1976, №9

фонии замечательный музыковед увидел огромные масштабы дарования замеча­ тельного музыканта, его значение в со­ циалистической культуре и энергично пропагандировал его творчество. Он да­ вал высокие оценки даже тем произве­ дениям Шостаковича, которые не были своевременно поняты и резко осужда­ лись как сумбурные, вредные (например, опера «Катерина Измайлова»). Находи­ лись люди, которые называли Соллер- тинского «злым гением Шостаковича» за эти высокие похвалы, утверждали, что он «не туда ориентирует» компози­ тора. Однако, не говоря уж е о том, что Шостакович — слишком крупная творче­ ск ая индивидуальность, и он сам знал, чего хочет (даже в экспериментах) до­ биться, советы и оценки Соллертинско- го для него были авторитетными. Будущ ее подтвердило: правы были они! И вот сейчас, стоя на сцене новосибир­ ского клуба, Иван Иванович рассказы ­ вал о том, что вскоре после исполнения в Ленинграде Седьмая симфония с огромным успехом прозвучала в Нью- Йорке под управлением знаменитого Тосканини и в Лондоне, где с нею позна­ комил слушателей патриарх английской музыки Генри Вуд, что готовится испол­ нение ее в Канаде и нескольких странах Латинской Америки. Необыкновенно быстро, к ак ни одно другое симфониче­ ское произведение, завоевала она миро­ вую известность. И это является данью искреннего уваж ения прогрессивных деятелей искусства Запада не только к творческому подвигу крупнейшего ком­ позитора современности, но и к героиче­ скому городу, в котором она была создана. Вслед за этим мы услышали профес­ сионально-музыковедческую , но вырази­ тельную и понятную, по-«соллертински» виртуозно отточенную характеристику симфонии. Запали в пам ять заключи­ тельные слова о титаническом замысле композитора, о монументальной архи­ тектуре этого произведения. Вот вам ярчайш ий пример, говорил Соллертин- ский, вторжения клокочущей современ­ ности в музыку, политики в искусство и вторж ения музыки в современность и политику. С волнением необычайным,— заяви л он,— воспринимаем мы в годину войны эти грандиозные звучащие фрес­ ки. И с неменьшим волнением будем слушать эту великую симфонию после победы! Никто не знал тогда, что самому ему не удастся дожить до победы. Он скоро­ постижно умер в Новосибирске в 1944 году... Аплодисменты, провожавшие лектора, взорвались овацией, когда он у самой кулисы посторонился и навстречу ему выш ел Мравинский. Дойдя до центра авансцены , дирижер энергичным взма­ хом рук поднял оркестр. Минута, две... Сколько? Но вот музыканты сели (а им действительно тесно, некоторые размес­ тились даже за кулисами). В наступив­ шей тишине раздался характерный звук постукивания палочки о пюпитр. Еще не­ сколько секунд и — начнется... Мравинский! Сколько раз, когда он, очень высокий, стройный, стоя на своем «капитанском мостике» в т о м зале с белыми колоннами, вел за собой оркестр, я, глядя на его фигуру в элегантном фраке, на длинные руки с длинными нервными пальцами, на пластичные, бес­ прекословно повелительные жесты, ду­ мал: «Вот — идеальная модель для скульптуры «Дирижер»!..» О выступлениях Мравинского и его оркестра восторженно писалось бесчис­ ленное множество раз. Седьмая Шоста­ ковича проанализирована многократно опытнейшими музыковедами — нашими и зарубежными. Я не музыковед, а толь­ ко, могу сказать, неистовый любитель музыки. Но тот концерт совсем не был для меня тогда просто концертом, хотя бы и замечательным. Был чем-то не­ сравненно большим и многозначным. Понимаю, так ^воспринимать музыку, как воспринимал ее я в свой п е р в ы й н о в о с и б и р с к и й в е ч е р , наверное, нельзя. Но где неукоснительная регла­ м ентация— «как можно»? Обрывки вос­ поминаний, очень разных, не соизмери­ мых ни по содержанию, ни по значимо­ сти, нередко у в о д и л и м е н я и з э т о г о з а л а , отключали от осознанно­ го восприятия. Слишком уж я занят был тем, что незаглушаемо билось внут­ ри... И Мравинский, и эти вот музыкан­ ты, и сами вступительные переклики инструментов и оркестровых групп в начале симфонии,— пока еще безмятеж ­ но светлые, какие-то раздольные,— все это отчетливо напоминало мне «другую жизнь и берег дальный». Другую. Там. До войны. А впрочем ведь, и в самом ' замысле Шостаковича было это: во вступлении и ряде эпизодов других час­ тей симфонии — вызвать воспоминания о мирной жизни. Только, конечно, не так конкретно, не так непосредственно, не так суженно, что ли. Но оказался в тот вечер в зале такой слушатель. Да и один ли я?.. «Наплывы» воспоминаний возникали в тот вечер без уловимых ассоциаций, без осознанных поводов. ...Все резче и резче в стенах этого но­ восибирского клуба стало захлестывать пронизывающим, каким-то просверлива­ ющим сквозняком. А почему вдруг по­ казалось, что начал тускнеть и мигать свет? Словно черные полотнища, одно за другим, наползают и наползают на люстру. Все быстрее. Все более угрожающе. В следующий момент понял. И успел подумать: как объяснят психологи и физиологи, что слуховые ощущения сна­ чала (там, в воспоминаниях) восприни­ мались как осязательные и зрительные? Именно так воспринял я тогда впер­ вые — сразу ставшую всемирно знамени­ той — тему ф а ш и с т с к о г о н а ш е ­ с т в и я в Седьмой симфонии. Сперва