Сибирские огни, 1976, №9
колепно имитирует Ираклий Андрони ков), произнес: — Какой бравый вид! А знаете, вот если бы Швейк был интеллигентом, то...— Улыбка чуть скользнула по его лицу.— Нет, нет, это я просто так... эскиз мысли и не более того. И пригласил меня в кабинет. Преду предил, что очень занят, но стал рас спрашивать, давно ли я из Ленинграда, что оттуда пишут, какими судьбами ока зался в Новосибирске. И, прежде чем я успел обратиться с просьбой, сказал: — Наверно, хотите попасть на Седь мую? — постучал пальцами по стеклу на столе.— Да-а, туго, туго! — И быстро встал.— А, впрочем, пойдемте к Крас- нобородову. Как все на свете главные (и не глав ные) администраторы, Краснобородов начал с того, что решительно заявил: «Ни одного места! Вы же сами знаете, Иван Иванович, из непроданного розда ли буквально все!» Но потом... В общем, вечером, за пол часа до начала, я сидел в третьей ложе, справа от сцены, у зеленоватой «под малахит» массивной четырехугольной колонны. Зал был еще почти пуст. По степенно он заполнялся. Изредка я за мечал знакомые лица: ленинградцы... москвичи. Вот идет к первым рядам женщина, которую я определенно знаю. Ну, конечно: это же Вера Соколова. Она нередко приходила в начале тридцатых годов к моей соседке по квартире — ее однокурснице в пединституте им. Герце на. Я еще не знал, что позже мне при дется нередко встречаться с Верой Ев геньевной, ведавшей тогда вопросами культуры в Новосибирском обкоме пар тии, а с ее мужем даже вместе работать в редакции «Сибирских огней» — Влади мир Андреевич Вихлянцев одно время заведовал там отделом критики, и пер вые мои рецензии шли через его руки. ...Аплодисменты! Они встречают первых, появившихся сразу с двух сторон, оркестрантов, уси ливаются, когда те стали раскланивать ся, прежде чем сесть. И еще более уси ливаются, когда выходит Соллертинский. Медленно, уверенно, чуть «вразвалку». В черном костюме, с «бабочкой» у белого воротничка. Как всегда, как... до войны. Он поклонился хмуровато, скупо, корот ким, чуть заметным кивком, и почти сразу «приступил к делу». Многое из того моего первого новоси бирского вечера запомнилось с порази тельной ясностью. И я воспроизведу вкратце это выступление по сохранив шимся записям (неискоренимая профес сиональная привычка!) и газетным ма териалам. — Сегодня новосибирцы и те, кто вместе с нарш нашли приют в этом удивляющем городе (он сказал именно «удивляющем», а не «удивительном»), снова присутствуют на событии необык новенном в истории искусства — и не только искусства. Не только! Я говорю «снова» потому, что новосибирскую премьеру этой великой симфонии, да еще в присутствии автора, наш оркестр продемонстрировал несколько месяцев назад. Мнение композитора об этой ра боте Мравинского и всего оркестра было опубликовано в местной и центральной прессе. Все, наверное, читали... Я говорю «снова» еще и потому, что, к ак я подо зреваю... и как надеюсь... некоторые из тех, кто имел счастье слушать симфо нию тогда, сумели, несмотря на все трудности, «просочиться» в этот зал и сегодня. И должен сказать, что я их по нимаю. И более того,— приветствую. Реакцию публики, уловившей, сквозь хмуроватое, как обычно во время вы ступлений, выражение лица оратора, шутливую интонацию, можно было опре делить как «сдержанно веселое оживле ние в зале». Но он уже вполне серьезно продолжал: — Многие новосибирцы слушали пер вую часть этой симфонии после торже ственного заседания в честь Двадцать пятой годовщины Октября, проведенно го, кстати сказать, в совершенно изуми тельном зале еще не открытого театра оперы и балета! Это не только мое мне ние, но и мнение всех моих ленинград ских друзей. И я заранее высказываю пожелание, чтобы спектакли будущего театра были достойны этого величест венного зрительного зала и этой гранди озной сцены. Но вернемся к симфонии. Еще никогда ни одно музыкальное про изведение не создавалось в атмосфере столь напряженной и столь, если хотите, противопоказанной для углубленного творческого процесса, как то произведе ние, которое вы сегодня услышите. Завывали сирены, стреляли зенитки, полыхали пожары. Композитор прихо дил домой... не из класса консерватории, а после дежурства на крыше консерва тории — на случай попаданий зажига тельных бомб. И, едва отдохнув, прини мался за сочинение симфонии. По праву симфония эта всегда будет называться «Ленинградской»! Кстати сказать, в са мом Ленинграде она была исполнена 9-го августа, как раз в тот день, который гитлеровское командование назначило днем вступления своих войск в город. Люди слушали эту изумительную раска ленную музыку не только в зале филар монии и дома, но даже на улицах у репродукторов, из которых каждую ми нуту мог зазвучать сигнал воздушной тревоги. Но наши летчики в тот вечер с удесятеренной бдительностью охраняли небо, артиллеристы почти непрерывно забрасывали снарядами позиции врага. Ни одна воздушная тревога ни на миг не помешала этому поистине историче скому концерту. Иван Иванович говорил так, что нель зя было не почувствовать: он горд тем, что является современником Шостако вича и активно призывает нас разделить с ним эту гордость. И нельзя было не вспомнить, что задолго до Седьмой сим
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2