Сибирские огни, 1976, №9
собраться, тем более вам предстоят теперь лишь светские дипломати ческие акции, с которыми вы блестяще справитесь. Кроме статьи и се минара, доклад в Москве. С ним ребята связывают большие надежды. Мы верим, что вы потрясете столицу, и у нас будет то, о чем мы мечтали. Мы отпочковываемся в автономную лабораторию, с собственным финан сированием, с автономным управлением. Неограниченный средствами объем, широта экспериментальных работ, самостоятельность — вот что нам нужно. Мы дадим работу сотне-другой ученых, уч нас появятся дочерние лаборатории, а со временем подключатся практики, вплоть до селекционеров и агрономов сельскохозяйственных зон. Дело покатится по стране, а потом, я убежден, по всему беспокойному зеленому шарику. Но мы, повторяю, должны застолбить нашу жилу публикацией, полу чить «фирму». Нужна статья, несколько страничек текста, написанных так, как умеете писать только вы... Анна Артемьевна забыла о Грише. За окнами тенькала синица, по- весеннему страстно, звонко: хрусталь на мрамор сыпался. У Анны Артемьевны навертывались слезы на глаза: чем-то голос синички, чис тотой ли, звонкой ли радостью, напоминал голос Егорушки, когда он смеялся или, захлебываясь, хотел что-то рассказать. Когда Анне Артемьевне было столько же, сколько теперь Грише, она тоже мечтала осчастливить беспокойный зеленый шарик. Работала, ее хвалили, награждали, она стала почтенным ученым, доктором и про чая, но где же радость? А может, и правда, что история души, то есть личности,— всего лишь «обретение иллюзий»? Неужели счастье — иллю зия? И сама жизнь — иллюзия? — Я уезжаю, Григорий Федорович,— сказала Анна Артемьевна.— На несколько дней. Брови удивленно сошлись на переносице Гриши. А как же статья, хотел спросить он. Семинар? Бросать лабораторию в такое время, когда на вес золота каждый час! Но воспитанный Гриша об этом не сказал. — О, кей,— сказал он, поднимаясь.— Вы в Москву? Может быть, вас проводить до аэропорта? — Спасибо, Гриша, не надо. Слышите? Синичка бьет. — Синичка? Да, да, очень мило. Ладно. За статью беремся сами. Мы уже взрослые. Субботу прихватим, воскресенье. «Нет, в Москву мне лететь незачем. Никто меня там не ждет. Дочь на Севере, муж... У мужа давно другая семья. И в Горький незачем. Поздно... Неужели я больше никому не нужна во всем свете? Не оста лось никого, кто обрадовался бы моему приезду? Как же так получи лось, Анна Колесова? Зачем ты жила? Для чего тридцать лет погоняла, нахлестывала себя? Чтобы однажды проснуться в пустой квартире, одиноко удивиться: а что же дальше? Снова спешить, делая вид, что ты полна сил, дерзости, у тебя ветер свистит в ушах, а в глу бине души бояться, что однажды упадешь в пыль дороги, чтобы не встать...» Смерти она не боялась, она боялась бессмысленности жизни. «Рабо таю, постоянно измотана, мучаюсь бессонницей, а ради чего? Ради кого все это теперь? Человечества? Что такое человечество? Очень много незнакомых людей, которым нет до меня дела»... В глубине души Анна Артемьевна понимала, что это не так. Люди знали ее, искренне уважали, многие были бы горячо обрадованы — постучись она к ним в двери. В Москве, во многих других городах были у нее друзья, коллеги, единомышленники. На земле много, очень много людей, но живешь ты изо дня в день все-таки в малом мире своих близ ких, живешь теплом этого мира, его горестями и радостями. В нем ты находишь смысл своего бытия, как человека, черпаешь силы работать, терпеть, бороться. Вместе с ним надеешься, мечтаешь о лучшем.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2